Девочка и олень
Шрифт:
— Мне уйти?
— Тофик? Как ты меня нашел?
Она обрадовалась ему, но не перестала быть печальной.
— Ты почему такая, чаби-чараби?
— Какая?
— Чуть не плачешь.
— Астронавтов жалко, — тихо ответила она.
— Каких астронавтов?
— А вон видишь? — Она показала на бледную, быстро исчезающую полоску, прочерченную в небе упавшей звездой.
— Вижу, пролетела…
— Понимаешь, два астронавта… Они летели к далекой планете. Неважно, как их звали. Девушка и парень. Им не повезло. Корабль взорвался. Так получилось, что они не погибли. Скафандры
И Тофик не осмелился спросить: сама она сочинила эту историю или же прочитала где-нибудь. «Скорее всего сама», — подумал он, потому что почувствовал вдруг себя на месте астронавта-парня, который навсегда расстается с девушкой. Да, это они, артековцы, разъезжаются и разлетаются в разные стороны, чтобы никогда больше не встретиться.
— Надь, а как звали ту девушку? И того астронавта-парня?
— Это неважно.
— На какую букву? — пристал Тофик. — Ну, скажи?
И вдруг увидел, что Надя заплакала. Он растерялся. Ему захотелось крепко прижать ее к себе и приласкать, как это делают взрослые люди. Но они все еще были детьми, и Тофик осмелился только легонько погладить девочку по плечу.
— Не надо, — тихо попросил он, — не плачь.
«Она плачет из-за меня, конечно, из-за меня, чаби-чараби, — решил он, и сердце замерло от сострадания и счастья. — Наверное, астронавта зовут Т. А. — Тофик Алиев».
Но мальчишка ошибался. Астронавта звали иначе.
Глава VII. КЮДИ
«Милая моя Олечка, — написала она в Павлодар. — Многое изменилось за эти месяцы. Произошел какой-то перелом. Во многих вещах разочаровалась, а некоторые воспринимаются сейчас с новым радостным интересом. Даже послушаешь, о чем говорят малыши на улице по дороге в школу, и улыбнешься. Так любопытно и интересно».
Это было какое-то особенное чувство растворимости в мире, прозрачности, словно она перешла из одной субстанции в другую и не шагает по улице, а растекается световым потоком.
Декабрьский ветер подметал середину улицы, троллейбусы и автобусы шуршали шинами по голому асфальту. Снег лежал только на крышах домов и во дворе музея. Да по переулку мимо гравюрного кабинета летело, закручиваясь, колючее облако поземки. На переходе оно ударилось о толпу людей, в которой была Надя, и рассыпалось, заставив всех поежиться.
Надя перебежала двор музея, поднялась по ступенькам, двумя руками потянула на себя тяжелую дверь. Она первый раз открывала ее сама. В какую-то долю секунды подумала, что не справится и придется кого-нибудь просить, но дверь открылась, и она проскользнула внутрь, в теплый сумрак вестибюля.
Небольшая очередь у кассы была настроена весело. Наде было знакомо это ощущение праздничного возбуждения. Она могла не приходить несколько недель в музей, могла совершенно спокойно думать о его посещении, но стоило ей увидеть стеклянный фонарь крыши, подпираемый белыми колоннами, стоило ступить на мраморные ступени лестницы, как она начинала торопиться и в раздевалку спускалась бегом.
— Надьк, здравствуй!
Перед ней стоял долговязый мальчишка в черном костюме. Из верхнего кармашка торчал вчетверо сложенный платок.
— Чиз! Ты что здесь делаешь?
— Ничего, — смущенно пожал он плечами. — Пришел вот. Вернее, ухожу. А это ты?
Он взял у гардеробщика пальто и шапку и отошел в сторону, чтобы одеться.
— А я смотрю: ты это или не ты? Оказывается, ты, — сказал Чиз, растерянно улыбаясь. Шапку он не надевал и пуговицы пальто не застегивал.
— Как я рада тебя видеть, ты не представляешь, — призналась Надя.
— И я тоже. Я приходил к вам в школу приглашать к нам на танцы. Но ты там больше не учишься.
— Нам дали квартиру в другом районе. И я теперь учусь в новой школе. Это уже третья школа в моей жизни.
— А где твоя новая школа? — поинтересовался он.
— Это далеко. Почти в Царицыно. До метро Каширская, а потом на автобусе. Кавказский бульвар.
— Знаю, — кивнул Чиз. — Там моя бабушка живет около кинотеатра «Космос».
— А я как раз в этот кинотеатр в кино хожу.
— «Войну и мир» смотрела?
— Смотрела.
— Савельева ничего, да?
— Ничего, — согласилась Надя. — Только глаза у нее голубые, а у Наташи Ростовой должны быть черные.
Чиз кивнул, соглашаясь. Больше он не знал, о чем ее спросить, и начал деловито застегивать пуговицы, с преувеличенной тщательностью нахлобучил шапку.
— Ну, пока!
— До свидания, Чиз, — сказала Надя.
В ее голосе прозвучало сожаление. Сожаление чувствовалось и в ссутулившихся плечах и неуверенной походке Чиза. Надя проводила его взглядом до самой двери.
С этим мальчишкой она училась пять лет. И до пятого класса он был Игорем Сырцовым. А когда стали изучать английский язык и узнали, что сыр по-английски «чиз», его прозвали Чизом. А неразлучному дружку Юрке Миклашевскому приделали к имени буксу «з» для однозвучности и стали звать их Чиз и Юриз.
Были они оба светловолосы, длинноруки, через парту дотягивались, чтобы дернуть за косичку. Но если у Чиза волосы были мягкие и он аккуратно зачесывал их назад, то голова Юриза казалась колючей. В карикатуре Надя нарисовала ему вместо головы зеленый каштан с колючками и посадила верхом на двойку с минусом. Чиз скакал за своим приятелем верхом на тройке с плюсом.