Девочка ищет отца (с илл.)
Шрифт:
Как ни уединённо жил Иван Игнатьевич Соломин со своими внуками, всё-таки Лена выросла на оккупированной гитлеровцами земле, и ей не надо было объяснять, что это за странный караван идёт по дороге. Это угоняли людей на работу в Германию. По обочинам шоссе шли трясущиеся от старости старики и старухи и маленькие дети.
Караван подошёл совсем близко, и Лене теперь было всё видно и слышно.
Солдаты шли размеренным шагом, не обращая никакого внимания на крики и разговоры плачущих, прощающихся друг с другом людей.
— Мама, мама! — кричала девушка, шедшая в караване, старушке, тащившей за руку маленького мальчика трёх или четырёх лет. — Смотри, чтобы Володька в колодец не упал, и вели ему мать помнить. Слышишь, мама? А если отец вернётся, расскажи ему, как меня увели. Слышишь, мама, обязательно расскажи.
Старушка, кажется, была совершенно глуха, да и человеку с очень хорошим слухом трудно было бы разобраться в этих перебивающих друг друга криках и разговорах. Но старушке и не надо было слышать. Она и так хорошо понимала, о чём может говорить её дочь, уходящая в чужую страну, в неволю.
— Да, да, — повторяла она, — слышу, Нюрочка, слышу. Всё, Нюрочка, сделаю.
— Дедушка, — кричал мальчик лет четырнадцати, — если батя придёт, вы ему расскажите, пусть идёт в Германию меня отбивать! Я его ждать стану. Слышите, дедушка?
— Слышу, слышу, — отвечал старик. — Если придёт, пойдёт отбивать.
Молодая девушка, хромая на одну ногу, ковыляла по обочине дороги и кричала прощальные слова подруге, которая шла в караване. Как, наверное, подруга завидовала ей, что она хромая и поэтому её не угоняют в неволю!
Взявшись за руки, в караване шли двое, мать и дочь, а младшая дочь бежала по обочине дороги.
— Вы вернитесь, — кричала она сестре и матери, — вы вернитесь, а то я тут пропаду одна!
— Вернёмся, вернёмся, — кричала мать, а сама думала: «Где уж мне вернуться». — Может, тебе добрые люди помогут.
Конвойные шли не спеша, равнодушно поглядывая вокруг и обращая столько же внимания на крики, слёзы и плач, сколько внимания обращает лошадь на монотонное жужжанье мух. И так же лениво, как лошадь отмахивается хвостом, вскидывали они автоматы, когда кто-нибудь из провожающих подходил слишком близко.
Лена растерянно смотрела на этих людей, расстающихся, наверное, навсегда: на тех, кого угоняли во вражескую неволю, и на тех, кто оставался без близких. И вдруг её окликнули:
— Лена!
Она даже не обернулась, настолько была уверена, что к ней это относиться не может. Но громкий, взволнованный голос повторял раз за разом:
— Лена, Лена!
И Лена обернулась, потому что голос этот до странности был ей знаком.
Она повернулась и чуть не вскрикнула: Коля, её Коля шагал в караване за цепью солдат с автоматами, маленький, жалкий, шагал и улыбался ей.
— Коля! — крикнула Лена и побежала к нему.
Солдат, не глядя, лениво стукнул её прикладом в плечо. Она отскочила и чуть не упала в канаву, но сразу бросилась снова за Колей.
— Коля, — кричала она, — Коля, как же ты? Что же ты?
— Понимаешь, Леночка, — кричал Коля, — в деревне на улице задержали. Ничего, Леночка!
Он улыбался и очень старался ободрить её, показать, что всё не так страшно, но по его улыбающемуся лицу одна за другой стекали крупные слёзы.
— Лена, — кричал он, — слушай меня внимательно, это очень важно! Спроси, если не поймёшь. Прежде всего, ты очень голодная. Пойди в деревню Селище, там у старика Бугаева я оставил для тебя хлеб. Он честный старик и непременно отдаст. Ты поняла меня?
— Мама, мама! — кричал мальчишка, бегущий почти рядом с Леной. — Мама, ты письма Синявиным пиши, они мне перешлют. Я уйду куда-нибудь, мама!
— Слышу, слышу! — кричал глухой старик, который, наверное, ничего не слышал.
— Лена, слушай внимательно, это очень важная вещь! Я должен открыть тебе одну тайну, страшно важную тайну. Ты поняла, Лена?
— Да, да, Коля, поняла.
— Слушай внимательно. Ты дочь того самого человека, о котором мы вчера с тобой говорили.
— Какого, какого человека?
— Только не называй фамилию! Я тебе объясню. Того, о котором песню на пароходе пели. О котором ты меня спрашивала. Только не называй фамилию. Ты поняла?
— Бабушка! — кричал мальчик, шедший рядом с Колей. — Бабушка, если я там маму увижу, мы с нею вместе тикать будем. Ты жди.
— Да, да, — отвечала бегущая рядом с Леной старуха, — я жду, я дождусь!
— Я ничего не поняла! — кричала Лена. — Мой папа ведь учитель.
— Нет, нет, это дедушка выдумал, чтобы ты не проболталась… Ты меня понимаешь? Будь осторожна, молчи об этом.
— Девчатам скажи — пусть не забывают меня! — кричала подруге подруга.
— И не думай об этом, никогда не забудем! — отвечала подруга подруге.
— Коля, Коля, я боюсь!… Коленька, милый, ты убеги как-нибудь! — Лена теперь ревела вовсю и кулаками вытирала слёзы.
— Я постараюсь, но ты не надейся. Лена, помни: иди к старику Бугаеву. Он добрый, он тебя к дедушке отведёт.
Офицеру, шедшему впереди, видимо, надоел шум. Повернувшись к солдатам, он скомандовал, и они вскинули автоматы. Несколько солдат отделились от цепи и пошли на людей, бежавших за караваном. Старики и старухи, девочки, мальчики, матери и отцы, деды и бабушки, дочери и сыновья кричали и продолжали рваться к близким, которых они видели последний раз. Но солдаты подняли автоматы и направили их на толпу. Толпа шарахнулась в сторону. Затрещали выстрелы… И вдруг солдаты упали. Они лежали на земле, выпустив автоматы из рук, а выстрелы продолжали трещать. Офицер повернулся и хотел что-то крикнуть, но зашатался, упал, и фуражка, слетев с его головы, покатилась по дороге.
— Ложись! — крикнул кто-то, и Лена увидела возле дерева, росшего у самой обочины, невысокого парнишку в чёрной сатиновой рубашке. — Ложись! — кричал он. — Ай, какие непонятные! Ложись, а то пуля потревожить может.
Лена так растерялась, что даже не испугалась и стояла не двигаясь. Но тут какая-то старушка, видимо опытная в боевых делах, так толкнула её, что она упала в канаву. И сразу же несколько человек прыгнули через неё. Она видела только их сапоги.
Застрочили автоматы, взорвалась граната, какая-то женщина завизжала. Потом над канавой наклонился невысокий человек и сказал: