Девочка из Морбакки: Записки ребенка. Дневник Сельмы Оттилии Ловисы Лагерлёф
Шрифт:
Дядя Уриэль в родстве с полковницей, правда весьма отдаленном, и они с тетей хвалят ее за то, что она такая дельная и умеет сама себя обеспечить. Они говорят, она энергичная, и у нее множество интересных идей, наверно, так оно и есть, и вот теперь она придумала собрать нынче вечером вместе всех своих учениц и пансионерок и устроить английские игры. Я, конечно, могу немного поговорить по-английски с полковницей и с остальными, что жили на Сен-Бартельми, но играть по-английски, когда тебя слушает столько людей, по-моему, все-таки страшновато, я бы предпочла, чтобы полковница не хваталась именно за эту идею, а придумала бы что-нибудь другое и обошлась без меня.
Сегодня нескончаемый дождь со снегом и ветром, делать совершенно нечего, кроме как сидеть дома и писать дневник.
Я все-таки попросила полковницу позволить мне не участвовать в английском вечере, но она и слышать об этом не пожелала. Заявила, что будет очень занимательно и полезно для меня. К тому же она уговорила тетю прислать и Элин с Алланом, хотя они еще не начали учить английский, а раз они пойдут, то и мне нельзя остаться дома.
Элин и Аллан такие очаровательные, и так мило одеты, и совершенно не робеют в обществе (как и все стокгольмские дети), поэтому никого не смущало, что они не знают по-английски. Все девушки, пансионерки полковницы, пришли от них в полный восторг. Но я-то невзрачная, вдобавок хромая, и платье у меня совсем некрасивое, и башмаки домашней работы изрядно неуклюжие, так что меня наверняка нещадно высмеют, коли я вдобавок наделаю ошибок в английском.
Когда все собрались, полковница расположилась в углу весьма просторной столовой, а мы, остальные, расселись вокруг нее и начали по-английски играть в «Погрузку корабля», что оказалось далеко не просто, ведь когда та, что изображала капитана судна, говорила: «Мое судно приняло груз на букву а или h (или любую другую букву)» — и бросала кому-нибудь из нас платочек, схватившая платочек должна была тотчас ответить словом, начинавшимся с а или h, к примеру «amethysts», или «bread», или еще как-нибудь, смотря по названной букве, прежде чем бросившая платочек успевала сосчитать до двадцати. Поначалу я очень боялась, но дело пошло лучше, чем я ожидала. Всякий раз, когда платочек бросали мне, я умудрялась назвать подходящее английское слово.
Многие из полковницыных пансионерок были вполне взрослые девушки, они определенно каждый вечер посещали большие балы или прославленные театры, а потому держались пренебрежительно: мол, невелика радость играть в игры для малышей. В особенности одна, высокая, темноволосая красавица-смуглянка по имени Ида фон К., пребывала в дурном расположении духа. Весьма внятно она проворчала, что это занятие не для взрослых людей, и, по-моему, полковница услышала, потому что вид у нее сделался усталый и недовольный. Мисс Харриэт М. по доброте сердечной старалась помочь своей бабушке поддержать оживленный настрой, однако не преуспела, все заскучали.
Точь-в-точь как у нас дома на Рождество. Мы всегда начинаем с «Погрузки корабля» и прочих «умственных игр», как мы зовем их дома, в Вермланде, и пока играем, вечно изнываем от скуки. А когда становится совершенно невмоготу, начинаем играть в жмурки, и в «Коси, коси овес», и в третий лишний, и прочие игры, где можно подвигаться, и тогда воцаряется веселье, все хохочут, галдеж такой, что потолок, того гляди, обвалится.
Не очень-то приятно узнать, что в Стокгольме обстоит точно так же, и я в самом деле подумала, что надо бы что-то предпринять, ведь полковницын вечер грозил обернуться катастрофой. Пока мы, томясь от скуки, играли в «умственные игры», пансионерки одна за другой выскальзывали из
Тут я набралась храбрости и спросила полковницу, нельзя ли поиграть в жмурки, в кошки-мышки или еще что-нибудь веселое, и представьте себе, она вправду обрадовалась моему предложению, а остальные, еще не успевшие улизнуть прочь, тоже согласились, что идея хорошая. Большой обеденный стол отодвинули в один угол, пианино — в другой, а полковница, мисс Харриэт, старая барышня С. и я стали в кружок посреди комнаты, чтобы играть в кошки-мышки. (По-английски игра называется Puss Puss in the Ring.) Кузине Элин выпало быть кошкой, а кузену Аллану — мышкой, оба они, шустрые да ловкие, так гонялись друг за другом в кружок и из кружка, что все развеселились, засмеялись, громко закричали — точь-в-точь как в Вермланде на Рождество.
Потом кошкой стала мисс Харриэт, а я — мышкой, и она мигом меня изловила, тут все хохотали еще пуще прежнего, а уж когда я стала кошкой, а кузина Элин — мышкой, вообще смеялись чуть не до упаду: я никак не могла поймать Элин, только без конца бегала за нею, и все ужасно ликовали, что Элин такая легонькая да проворная и прелестная, те, что стояли кружком, аплодировали ей, а мисс М. в конце концов обняла ее и расцеловала.
Пансионерки же, с удивлением услышав, какое веселье царит в столовой, открыли свои двери и одна за другой воротились к нам. И тоже принялись играть в кошки-мышки, так что веселье било ключом. И мадемуазель фон К., которая чванилась больше всех, теперь играла с искренним увлечением, что, как мне кажется, было замечательно для полковницы.
Но аккурат в самый разгар веселья мадемуазель фон К. глянула на часы и сказала полковнице, что ей надобно уйти, ведь ее жених приезжает вечерним поездом из Упсалы.
— Да-да, конечно, — отвечала полковница. — Я понимаю, ты должна нас покинуть. Но не хочешь ли вместе с ним вернуться сюда? Скажи господину кандидату, мы будем очень рады!
Мадемуазель фон К. обещала все передать, но, судя по ее виду, не верила, что сумеет уговорить жениха.
Она ушла, а мы продолжали веселиться. Играли в жмурки и в «Море волнуется», порой напрочь забывая про английский язык. Харриэт М. — просто душечка, она научила нас нескольким английским детским песенкам, мы пели их и танцевали. Это тоже было очень весело.
Время пролетело быстро — не успели оглянуться, как часы уже пробили девять. В столовой пора было накрывать угощение, и все мы перешли в полковницыну гостиную. А поскольку гостиная далеко не такая просторная, как столовая, пришлось заняться более тихими играми.
Харриэт предложила поиграть под музыку в поиски спрятанной вещицы, полковница попросила меня отвернуться и закрыть глаза, а они тем временем спрячут одно из колечек Харриэт.
— Может, ей лучше пойти в комнату мадемуазель фон К.? — спросила Харриэт и отворила дверь совсем рядом с гостиной. — Ведь ничего страшного, если она постоит там минутку-другую.
Да, все, разумеется, согласились, что так лучше, ведь тогда можно обсудить, куда спрятать вещицу, и я ничего не услышу, и в следующий миг я уже была одна в комнате мадемуазель фон К.
Посредине стоял красивый круглый стол, и на нем горела высокая керосиновая лампа, а под лампой — большая фотографическая карточка, я такой большой в жизни не видала. Я сразу смекнула, что на ней изображен жених мадемуазель фон К., тот самый, кого она пошла встречать на вокзале. Она наверное умышленно поставила фотографию под лампой, чтобы он, едва войдя в комнату, увидел свой портрет.