Девочка, которая любила Ницше, или как философствовать вагиной
Шрифт:
— Все уже разошлись… — пищит охломон.
— Обзванивай по сотовому, и что бы все были на лекции!
— Угу…
Охломон исчезает.
— Вот козел, — в сердцах признается баба Катя. — Совсем лекции читать не хочет. Ладно, пойду слесаря в чувство приводить. Посиди здесь пока, хорошо? Аминет дождись.
— Не переживайте, все устроится, — говорю.
Через пять минут вплывает Ее Высочество Аминет Трахова. Дал же господь имечко! Она и научного руководителя под стать подыскала — профессор Блягуз Х.У. Даже страшно представить полную расшифровку
Расцеловываемся.
Объясняю про бабу Катю. Аминет слушает рассеяно.
— Ты что? Заболела? — интересуюсь. И правда — лицо бледнющее, прическа а-ля Анна Ахматова. Короче, не феноменолог, а истеричная поэтесса.
— Ну, можно сказать и так. Кажется, залетела.
— И не знаешь от кого?!
Аминет смотрит с укоризной:
— Почему не знаю? Знаю.
— Да, ты всегда была порядочной женщиной.
— Спасибо на добром слове, — грустит. — Слушай, давай по такому делу выпьем! А то совсем как-то паршиво…
— А тебе можно в твоем положении?
— Иди в pizdu!
Аргумент неопровержим. Достаем серебряные стаканчики, разливаем густую муть. Чокаемся и не закусываем.
— И как это случилось? — муть растекается по телу. Хорошеет.
— Как-как… Вот так, — Аминет показывает.
— Сама знаю такую технику, — махаю рукой. Стаканчик сам собой подпадает по струю. — Ты прелюдию давай, прелюдию.
— Была защита в Шарабанде у Кукселя. Бля… Бля… Бля-гуз, — с неизъяснимым наслаждением наконец выговаривает Аминет, — меня откомандировал. Зря командировал…
— Еще бы, — сочувствую.
— Ды я не об этом, — махает рукой. — У этого Кукселя что ни защита, то какое-то преждевременное семяизвержение. Соискатель дрочит, дрочит, но все не в ту сторону.
— Так ты с соискателем прямо на защите?…
— Не на защите. И не с соискателем.
Повторяем.
— Черных шаров не подкинули. Все похлопали и отправились водку пить. Сидели в Чинарах. Напротив примостился голубоглазик…
— Голубой? — уточняю.
— Еще от пидоров залетать не хватало. Нет, нормальный. Вылитый Ален Делон в молодости. Глаза у него… такие… такие… Ну, после ста грамм меня трудно не уговорить, а тут с первого взгляда поняла — это постель!
— А когда это случилось? — уточняю.
Аминет задумчиво смотрит в потолок:
— Представляешь, я разыгрывала из себя идеальную женщину. Только он загрустит, а я ему: «Милый, как ты смотришь на то, чтобы помочь побрить мою киску». Только он в окно засмотриться, а я ему: «Милый, а как ты смотришь на то, чтобы пригласить мою лучшую подружку и покувыркаться втроем»… Только он предложит пойти прогуляться, а я ему: «Милый, а ведь ты еще не опробовал мою заднюю дырочку». И все в том же духе. «Кама-сутра» отдыхает!
— Так…
— А еще ему очень мое имя нравится. Представляешь, он сначала подумал, что это мой рабочий псевдоним! Я ему: милый, если бы я была шлюхой, то выбрала бы псевдоним поинтереснее, а так как я всего лишь стерва и блядь, то на такие изыски меня совершенно не тянет. А он: а какая разница? А я ему: шлюха, мол, трахается за деньги, а блядь — за идею…
— Так когда это случилось? — продолжаю настаивать со смутным подозрением.
— Ну… дня четыре уже длится. Сегодня пришлось сюда вырваться…
— Хм… А срок какой тебе ставят?
— Пять недель.
— Ну и…
— Что «ну и»?
— Как такое может быть?
Аминет вздыхает:
— Умная, да? Догадливая? Какая разница — от кого залетела. Физически — не от Делона, но психологически… Вот чувствую, что от него, и ничего поделать с собой не могу… — опрокидывает стаканчик. — Назад к huyam… Что, в конце концов, достовернее? Так называемая объективная реальность? Или реальность сознания? Что такое вообще реальность? Это всего лишь общее согласие считать нечто более приоритетным при возникновении спорных ситуаций. То, что имеет индекс реальности, то и принимается в качестве объективной истины. Хотя… Какая разница… Все равно завтра на абортацию иду… Буду чистенькой и готовенькой…
Возвращается баба Катя, с укоризной смотрит на пьющих баб, распустивших сопли, но тактично молчит. Аминет все убирает. Возникает неловкая пауза. Пытаюсь заполнить:
— Нашли слесаря?
— Нашла, но в невменяемом состоянии. Что делать — ума не приложу…
— Увольнять к чертовой матери, — предлагает Аминет.
— Что толку? Придет другой и начнет также пошло напиваться на рабочем месте! — звучит двусмысленно. Переглядываемся — две румяные блядуницы.
Откашливаюсь.
— Ну, пойду. Так где, вы говорите, у него лекция?
Около двери толпятся. Хоть одна польза от всеобщей мобилизации. Козел с видом триумфатора трясет неподдающуюся дверь. Толпа, затаив дыхание, созерцает.
— Вот видите… Ничего не получается… — доцент Козел Е.В. с чувством исполненного долга подбирает мятый портфель и берет курс на удаление. — Лекции не будет, — бросает величественно через плечо. — И через раз — тоже, — упирается в полупьяную даму, вежливо кивает, пытается обойти.
Полупьяная дама подходит к двери, снимает туфлю и со всего маха бьет по ней каблуком. Внутри что-то звенит, скрипит, ломается, и дверь распахивается.
— Лекция — будет! — заявляю. — И через раз — тоже!
41. Онтология хищных вещей
— Мы излишне доверчивы к окружающему миру. А точнее, относимся к нему, как к телу безвременно почившего, но далекого родственника, далекого настолько, чтобы не быть уж совсем равнодушным, но и не впадать в истерику скорби, касаясь губами набальзамированной щеки…
— Хорошо сказано!
— Не отвлекай, дай излиться. Так вот, мир для нас мертв настолько и окончательно, что мы не замечаем этого генерального тезиса бытия. Мы погружены в агрессивную среду хищных вещей, мы включены в их питательные и воспроизводственные цепи, и, одновременно, отказываемся воспринимать, осознавать такое положение.