Девочка Лютого
Шрифт:
Я пялюсь на телефон. Мне кажется, что у рингтона сейчас даже тональность зловещая.
Как и обещала Олегу, я оставила Максу записку, защемив ее дверью.
«Мне нужно побыть несколько дней одной и о многом подумать. Пожалуйста, не ищи меня. Карина».
Даже если этого Максу недостаточно, чтобы оставить меня в покое, то объяснять ему что-то сейчас я не готова, мне надо разобраться в себе и успокоиться. Разговаривать с ним сейчас – плохое решение, Лиза права, не стоит брать трубку.
Но в груди
– Карина? – у меня все замирает внутри от этого грозного голоса. – Ты где? Что все это значит?
Я чувствую его злость и напряжение.
– Макс, я… ты нашел мою записку?
– Нашел, Карина, нашел. Очень информативно. Прям все понятно. Она прекрасно все объясняет, но я, наверно, тупой, поэтому давай-ка голосом: какого хрена?
Лютаев еще сдерживается, но по тону понятно, что надолго его терпения не хватит.
– Какого хрена ты сбежала тайком? Что это за секретная операция, а? Я вот и так думаю, и эдак, и все равно не въезжаю. Хотя ход с подругой и такси я оценил. Мата Хари просто! Говори, где ты, и я тебя заберу. Мне не нравится не только твоя выходка, но и твоя безголовость. Каплина сегодня видели в нашем районе. О чем ты думаешь?
– Я буду осторожной, – в груди опять что-то вздрагивает. Макс обо мне волнуется. – Мне надо немного подумать…
– Подумать о чем? – свирепеет Лютаев. – О чем ты собралась думать в одиночестве, и когда ты вернешься?
– Может быть, через пару дней, – неуверенность в моем голосе бесит Макса еще больше.
– Через пару дней? Может быть? – слышу, как он что-то громит. – А может, не через пару? А может, не вернешься вообще?
– Может, и не вернусь, – еле слышно отвечаю я.
Я наворачиваю уже, наверное, сотый круг перед подъездом. Слышу, как Макс набирает в грудь воздух, пытаясь успокоиться и не орать на меня.
– В чем дело, Карина? Ты можешь объяснить? Ты хоть представляешь, что я успел передумать, пока до тебя дозванивался? Что я тебя вчера напугал, сделал больно, что-то тебе повредил… Мы можем съездить в больницу прямо сейчас…
– Нет! – этого еще не хватало. – У меня ничего не болит!
– Или ты решила, что я не способен разрулить ситуацию с Каплиным? Тебе нужно просто немного подождать, мы с полицией уже работаем над этим…
Макс и полиция. Снова.
– Тебе что-нибудь говорит имя Анатолия Смолина? – решаюсь я задать свой вопрос.
Пауза.
– Нет, впервые слышу. Но, судя по тому, что ты Карина Смолина, речь о твоем родственнике.
Не слышал? Или забыл? Что нам до чужих людей, не так ли?
– Это мой отец. Его сбил насмерть мотоцикл, которым управлял Сергей Меркушкин.
Еще одна
– Я соболезную. Какой реакции ты от меня сейчас ждешь? Я не понимаю. Причем тут твой побег? Какоео он имеет к этому отношение?
– Самое прямое! – взрываюсь я. – Или ты думаешь я могу спокойно находиться рядом с человеком, который не дал этому уроду сесть в тюрьму?
Я так нервничаю, что прокалываю палец острым краем брелока Лизиных ключей, которые я то достаю из кармана, то кладу обратно.
– Так. Вот, значит, что, – голос Макса преисполняется яда. – А ты, Кристина, крайне непоследовательна. Ты обвиняла меня в стереотипах, в зашоренности, в поспешно сделанных выводах, а сама ничем не лучше.
– Не лучше? – кричу в трубку. – Да я все эти годы при воспоминании о том дне начинаю задыхаться, я шарахаюсь от каждого мотоцикла! Меня трясти начинает, даже когда я просто смотрю на твой мотоциклетный шлем в прихожей!
– Надо было сказать, Карина! И я бы его убрал! – рявкает Лютаев.
– Дело не в шлеме! – запальчиво отвечаю я.
– Именно в нем, Карина! Это показатель того, что ты не готова разговаривать! Ты и сейчас сбежала!
– А какой реакции ты от меня ждешь? – перефразирую я Макса.
Лютаев бросает слова будто тяжелые камни:
– Давай говорить откровенно: ты вообще не собиралась ничего объяснять, и возвращаться не собиралась тоже. Меня это не устраивает. Говори, где ты. Я приеду, и мы все обсудим дома. Не заставляй меня принимать меры, о которых я говорил.
У меня в голове происходит затмение, не иначе, потому что я выплевываю такую гадость, которую на самом деле не думаю:
– А то что? Какие это меры? Тянет научить меня послушанию? И какие методы ты предпочитаешь: как у Комолова или как у Каплина?
Вываливаю и сама пугаюсь того, что говорю.
– Все. Не ищи меня! – и бросаю трубку.
Обнаруживаю себя раскачивающейся на скамейке возле Лизиного подъезда, по щекам текут слезы.
Разбитое сердце — это больно.
Надо идти в квартиру, пореветь можно и там.
Но не успеваю я даже подняться, как над самым ухом раздается гундосый голос:
– Какая удача!
Прежде чем я поворачиваюсь, чтобы уточнить, ко мне ли обращаются, все меркнет перед глазами.
Глава 47. Элитка во всей красе
Затылок больно.
Еще не открыв глаза, понимаю, что все плохо. Я в каком-то вонючем ящике, не могу даже ноги выпрямить.
Осторожно разлепляю веки. Темно, как я и думала. Но тут меня резко встряхивает, и сопоставив гул, который до меня доносится, догадываюсь, что я в багажнике. Пытаюсь ощупать все вокруг. Так и есть, резиновые коврики подо мной, подходящая форма стен.