Девочка-мечта
Шрифт:
Питер. Солнца. Точка. Нет.
– Еще месяц и опять школа, – почти захныкал Макс.
– Заткнись! – заорал Вадим, – Ну хорошо же сидим! Зачем этот клоповник вспоминать…
– А я хочу в школу, – мечтательно закатил глаза Ванька, – у Юльки Дорониной из параллели такие дыньки наросли, м-м?
– Это ты когда и где увидеть успел? – встрепенулся Макс и приподнялся на песке.
– Вчера, когда с предками закупаться ездили в магазин, – мечтательно потянул парень, вглядываясь вдаль Финского залива.
– Ништяк, – пропел Вадик и облизнулся.
– Э! Вы губу закатайте!
Я же только кинул усталый взгляд на друга и в, казалось бы, сотый раз прокрутил ленту соцсети. Сколько раз за последние два месяца я обещал себе, что не буду этого делать? Много. Просто овер-до-хрена!
– Опять наш Гордый ушел в нирвану, – услышал я чей-то голос, но головы не поднял, залипая на новой фотографии белокурой стервы.
Селфи. Улыбается как будто бы мне, в глазах – целый океан и я перед ним всего лишь жалкая щепка в море. Красивая как сон. Хорошая.
Недостижимая.
– На фига ты ему ту фотку тогда показал?
– А я чо знал, что так будет?
– Гордеев, алё! Прием-прием, как слышно?
– Да тут я, – отмахнулся и бросил последний взгляд на экран.
– Чо хоть за телка, расскажешь? А то пялишься на нее как шальной, – толкнул меня кулаком в плечо Макс.
А я не знаю, что ответить. Я, Стас Гордеев, зарекался смотреть в сторону мажористых прилизанных девчонок, а тут поплыл. Юзать – да, но вот чтобы так… Разве мало мне примера отца? Ничего толкового не выйдет. Расклад будет один, даже если я в три погибели вывернусь. Тем более, что она в Москве, а я в Питере. И между нами, как минимум, целая социальная пропасть.
– Да так, фуллхаус – умная и красивая. Что еще надо, чтобы я ее запомнил? – и натянуто заржал, но парни моей тихой истерики не заметили. И то хлеб.
Зато дома меня опять жрали черви сомнений и непонятных, изматывающих желаний. Когда-то родной и бесконечно любимый город опостылел, внезапно стал серым и неинтересным. И где бы я не находился, я знал – ее мне не встретить. И ведь когда-то еще было терпимо, когда вернулся, когда отец горделиво хлопал меня по плечу, принимая в семейный бюджет деньги за мою победу. Когда я четко для себя понимал – ну встретил и встретил, подумаешь…
Что девчонок мало в Питере симпатичных?
Оказалось, что ни одной. Все мне теперь виделись блеклыми и выцветшими. Разговоры ни о чем, прикосновения без смысла, взгляды полные пустоты. Гимнастика, не приносящая никакого удовольствия. Нет азарта. Он весь остался в чертовой Москве и меня тянуло туда как магнитом.
Цветасто выматерился. Подошел к столу и отыскал в вазе ту самую черную визитку, покрутил в руках, пару раз назвал себя идиотом и оленем. Помогло. Кинул жалкую картонку обратно и потопал в душ, где, упершись руками в кафель, вновь вспомнил улыбающееся лицо.
Господи, да сколько ж можно-то?
Через неделю за ужином сам не понял, как спросил у отца, изображая крайнюю степень незаинтересованности.
– Теть Зина так и живет одна?
– Маринка обещалась приехать по весне, но так и не удосужилась проведать мать. Сволота неблагодарная! – ответил отец и
– Жаль ее, – выдал я, кусая нижнюю губу, еще не понимая, на что решусь. Да и решусь ли.
– А мог бы с ней жить, если бы в прошлом году спонсору не отказал. Кому нужен аттестат обычной государственной школы, м? Никому! А вот закончил бы…
И батя продолжил бубнить очередную тираду по поводу моей недальновидности, мол Питер – дно, а Москва – это место силы. Как будто сам забыл, к чему его учеба в столице привела. Да уж, услужливая память у моего старика.
Решил освежить:
– Смотрю, тебя в свое время Москва прям преобразила, – и голос мой сочился ядом.
– Зато у меня есть ты, – грустно заключил отец и отхлебнул чая из кружки.
Надо ли вам говорить, что последующие семь дней я варился в противоречиях? Но да! Ведь у меня был пример перед глазами. Уж кому, как не мне, надо было бы понять, что я и золотые девочки живут на разных планетах. И вместе быть никогда не смогут. Но я упорно думал о ней, а еще почти каждый день доставал из злополучной вазы картонку, пока однажды, в середине августа не сдержался, а потом и не набрал номер, что значился на визитке.
Ах, если бы только на том конце провода не взяли трубку. Ах, если бы…
– Слушаю, – от звучного голоса Толмацкого я вздрогнул и на пару мгновений даже растерял всю свою смелость, – говорите!
– Здравствуйте, – прочистил я горло и перешел к сути своего звонка, – Александр Дмитриевич. Это Стас Гордеев, вы мне дали свою визитку, а до этого сделали предложение по учебе.
– А-а, ну что-то такое припоминаю, да, – ответил мужчина и сердце мое рухнуло куда-то в пятки.
Я почти смирился со своим идиотским решением, а тут такое. А в следующий момент меня добили.
– То было предложение одного дня, Стас.
Где-то тут меня и закоротило, а потом и бомбануло. Вот же богатое мудло! И да, злость я сдержать не смог.
– Ну и чудесно, – почти выплюнул я.
– Да неужели? – хохотнул мужчина в трубку.
– Ага. Все, что ни делается – все к лучшему. Значит, ваше предложение действительно было так себе. Найду получше.
– Ну найди, – с улыбкой в голосе благословил меня Толмацкий, а я не выдержал и отключился первым.
Телефон чуть к чертям не разбил, а потом выбежал во двор и там почти час истязал тело на турниках, пока руки не начали дрожать от бесконечных подтягиваний и отжиманий.
Где-то много после зло зарычал, припустил домой и долго стоял под ледяными каплями, пытаясь вытравить из мозгов Ёе идеальный образ и те сладкие мысли, в которых я учусь целый год в одной с ней школе, в одном с ней классе.
Сидя, за одной с ней партой.
А теперь ничего этого не будет, потому что чертов богатенький Буратино сказал мне «нет».
– Мудак! – заорал я и все-таки разбил руку о кафель ванной комнаты.
Неделю я ходил сам не свой, про себя костеря гребаного Толмацкого всеми известными мне нелицеприятными эпитетами. Кем он только не был в моих мыслях, ой! И я руку даю на отсечение, что все то время этому богатею икалось, и днем, и ночью. Жестко икалось!