Девочки мои
Шрифт:
– Я не поняла, что ты сказала, – заявила девочка с вызовом.
– Ты все поняла. Давай не будем спорить… Я ведь только хотела узнать, хорошо ли тебе здесь?
– Хорошо!
«Когда человеку на самом деле хорошо, он не кричит об этом с таким напором», – подумала Сима с грустью. Но дочери улыбнулась:
– Ну, и слава богу! Теперь мне будет спокойней.
Стало заметно, что девочка слегка опешила:
– Это все?
– А что еще нужно, если тебе хорошо?
– И ты больше ничего не хочешь?
Сима вздохнула:
– Хочу. Я очень хочу усадить
Все Лизино личико напряглось, съежилось:
– Ты не захотела жить со мной! А теперь говоришь, как любишь!
– Что мне делать в этой стране? – взмолилась Сима. – В России мои зрители, мои актеры, воспоминания, вся жизнь! А тут – что?
– А тут я, – тихо сказала девочка. – Уходи. Я не верю, что ты меня любишь. Или это очень маленькая любовь…
…Закрыв альбом, Сима ладонью вытерла слезы – платка никогда не оказывалось под рукой. Старшая дочь даже не открыла ей.
Всю ночь Сима проревела в комнате для гостей, а утром Антон отвез ее в аэропорт и сам заплатил за перерегистрацию билета на более ранний рейс. С тех пор они больше не виделись.
– Зачем она пригласила автора? – спросила Наташа как можно тише, чтобы Сима не расслышала. – При нем как-то страшно играть… Так всегда делается?
Ангелина дернула губами, выразив неосведомленность:
– Я такого не помню. Правда, Андерсена как пригласить было?
– Вы ставили Андерсена?
– «Снежную королеву». Давно уже.
– Ты играла…
– Герду. Это была моя первая роль. – Ангелина улыбнулась, но улыбка вышла какой-то жалкой.
Проследив, как длинные пальцы без устали наматывают и распускают поясок летней юбки, Наташа быстро проговорила, наклонившись так, что их волосы примагнитились:
– Хорошо иметь такого друга, как Герда.
– Наверное, – отозвалась Ангелина равнодушно. – У меня никогда не было друзей.
– Никогда не было друзей? Совсем никогда?
– Меня практически не выпускали из дома. Из школы сразу домой. Молитва, уборка, уроки…
– Ты молилась после школы?
Наташа попыталась представить ее стоящей на коленях. В воображении это выглядело как-то ненатурально, словно кадр из плохого фильма. Может, потому, что в их семье это не было заведено и она видела молящихся только в кино.
Дернув поясок, Ангелина пробормотала:
– Попробуй не помолись! Бабуля меня со свету сжила бы. Она из тех, кто ради веры способен камнями забросать…
И крикнула Симе:
– Может быть, мы начнем репетировать? А когда этот ваш автор, наконец, появится, прервемся. Хотя зачем – непонятно… Он же все уже сказал этой пьесой! Что он еще хочет добавить?
В сотый раз просматривавшая текст Сима подняла голову:
– Ты очень торопишься?
– Не очень. – Ангелина тут же пошла на попятную. – Просто не хочется торчать тут без толку…
– Так иди домой. Если там от тебя больше толку.
«Как-то она с намеком это сказала, – уловила Наташа. – Ей что-то известно об Ангелине… особенное. А я вообще ничего о ней не знаю».
Вроде бы это и не могло быть поводом для переживаний, ведь в последнее время рядом с Наташей Лукьянцевой появилось много людей, подробности жизни которых были ей неизвестны. Но как раз об Ангелине ей хотелось бы знать побольше. Не только потому, что до сих пор Наташа еще не встречала вживую таких красивых людей. Ее притягивала некая печальная тайна, отсвет которой виделся в Ангелинином взгляде. Мгновенно гаснущая улыбка, нервные пальцы, явственно проступающее беспокойство – все это выдавало постоянную тревогу, но о чем или о ком, Наташа спросить не осмеливалась.
Она решила попытаться разузнать исподволь:
– А о чем ты молишься?
– Уже не молюсь, – отозвалась Ангелина не сразу. – Я получила все, что хотела.
«Это вряд ли, – подумала Наташа с сомнением. – Не похожа она на счастливого человека… Когда мы подарили маме мастерскую, вот это действительно было для нее счастьем!»
– Я не совсем поняла, – робко начала она, – ты уже замужем, что ли?
– Нет!
Это прозвучало так, будто Ангелина оттолкнула ее. И подступиться с расспросами снова теперь казалось немыслимым.
Чуть отвернувшись, Наташа принялась разглядывать зрительный зал, который сейчас был занят скучающими артистами, небольшую сцену, пустую без декораций и действия. Обычно она была освещена, а зрителей скрывал полумрак, но сейчас Сима везде включила свет, и очарование таинственности сразу исчезло, возникло ощущение будничности, даже скуки, с которой для Наташи никогда не был связан театр.
«Для Симы это – просто работа? Все равно что овощами торговать? Или она еще улавливает присутствие чуда, которое я тут ощутила в первый раз? Тогда Ангелина играла так, будто ей предстояло умереть после репетиции и ей непременно нужно было, чтоб ее запомнили такой… Вот это и называется – обыкновенное чудо. А сейчас сидит рядом как ни в чем не бывало и ногти грызет. Как самая обычная девчонка…» – Наташе захотелось силой опустить ее руку, прокричать ей в лицо, что она не может вести себя как простая смертная, не имеет права! Она должна нести свой талант бережно, точно драгоценный нектар, себя подавать как сокровище, к которому даже приблизиться страшно… Неужели Ангелина сама не понимает этого? Те люди, что с ней рядом, не понимают…
– Я не замужем, – неожиданно заговорила Ангелина о том же. – Но я живу с одним типом… Об этом ты, наверное, и слышала. Болтают, да? Я так и знала… Сбежала к нему из дома, думала – на свободу! А оказалось… Ну, в общем, как всегда.
– Ты его не любишь? – еле слышно прошептала Наташа.
– Ненавижу.
Вот в это поверилось сразу, потому что в нежном Ангелинином лице внезапно проступила та холодная жесткость, что сейчас, пожалуй, позволила бы ей сыграть в «Снежной королеве» другую роль. И у Наташи от жалости зашлось сердце: это же как надо было потрудиться, чтобы так ожесточить Герду…