Девочки
Шрифт:
Под одним дождём
Я не показала письмо Асе. И ещё я твердо решила, что не пойду на встречу. Зачем?! Чтобы Борис сказал мне, какая я врунья?
…В половине четвёртого я стояла перед зеркалом в джинсах и новом плаще, в котором я похожа на японку.
— Ты куда собралась? — спросила бабушка. — А обедать?
— Я не хочу…
От нашего дома до технического института — минут десять пешком, но я вышла раньше: мне хотелось посмотреть на Бориса «со стороны», пока я для него — просто прохожая-невидимка. Я шла через парк и наслаждалась своим «инкогнито».
День был серенький, пасмурный — того и гляди, заморосит
У фонтана напротив института толпился народ: наверное, только что закончились лекции… Я напрягла зрение (очки лежали в кармане), пытаясь рассмотреть, кто из них Борис.
«Девушка, вы не меня ждёте? Ах нет… Ну извините…»
Меня уже раза два за последнее время называли на улице «девушкой», а не «девочкой». А всего полгода назад меня часто принимали за мальчика, особенно когда я надевала джинсы и кепочку.
Без пяти три.Бориса не видно. Я обошла площадь, постояла у киоска и вернулась к входу в институт.
Три часа три минуты… Может, он вообще не приехал?
Я подошла к фонтану.
Когда мы с Асей играли в бумажных принцесс, наши нарисованные принцы часами ждали с букетами цветов под окнами замка, а вот Борис не торопится…
«Вы — Оля?»
Мы стоим и смотрим друг на друга. Я — растерянно, Борис… не знаю как: внимательно? изучающе?
У фонтана шумит весёлая студенческая жизнь, а мне кажется, что вокруг нас — стеклянная стена. Борис отворачивается, достаёт сигареты и закуривает — и сразу ещё больше отдаляется и превращается во взрослого незнакомого человека…
— У меня к тебе один вопрос, — спокойно говорит Борис. — Стихи — тоже чужие?
— Стихи мои.
Я чувствую, как из меня уходит что-то, как воздух из прохудившегося воздушного шарика. Очень хочется плакать…
— Ну ладно, — говорит Борис и смотрит на часы. — Спасибо, что пришла. У меня в пять пятнадцать автобус. Я тебя провожу — и на станцию.
— Не надо… Тут близко…
Борис смотрит на меня сверху вниз и улыбается снисходительно, как ребёнку.
— Да ладно, не переживай, — говорит он и раскрывает зонт. — Пошли, а то промокнешь.
Мы идём через парк, и дождь стукается о чёрную мокрую крышу зонта и мелкими гвоздиками впивается в лужи. Борис молчит, и я ускоряю шаг…
Под одним зонтом, Под одним плащом Мы идём с тобой, Мы идём вдвоём. Ты идёшь — один, Я иду — одна. Под одним зонтом Между нами стена! Только дождь стучит В мокрый шёлк зонта. Под одним зонтом Тишина! Тишина!.. Что за странный век, Одинокий век… Я вдвоём одна! Между нами — стена Под одним зонтом, Под одним плащом, Под одним дождём…— Ну, пока, — говорит Борис.
Дверь в подъезд захлопнулась, и я постояла внизу, потом поднялась на три пролёта и села на грязный подоконник. Дождь полил ещё сильнее. Я подождала, пока большой чёрный зонт скроется за поворотом, и спустилась вниз. Было так больно, что уже ни о чём не заботишься, а только о том, как остановить эту боль. Я шла по проспекту и думала, что вот так люди, наверное, и совершают самоубийства. А что? Один миг — и всё кончится. Бабушку вот только жалко… И папу тоже.
Я достала мобильник и набрала папин номер.
…Длинные гудки.
Потом что-то щёлкнуло, и автоответчик папиным голосом предложил мне оставить сообщение.
Больше я не звонила.
На проспекте и в парке зажглись фонари. Было ещё не поздно, а для субботнего весеннего вечера и совсем рано. Город только начинал свою вечерне-ночную программу. В кармане раз пять уже звонил мобильник. Мне не хотелось ни с кем разговаривать, но при чём тут бабушка?..
— Баб, я в читальном зале. Ну, не могла позвонить!.. Всё, отключаюсь — тут нельзя с мобильниками!
«Девочка, у тебя что-то случилось?»
Сквозь туман очков, забрызганных мелкими капельками дождя, я вижу человека в коричневом плаще. Я даже не знаю, старый он или молодой… Мне всё равно — хотя бы и маньяк!
«Девочка, тебе нужно идти домой. Нельзя с таким лицом гулять одной по городу».
И тут меня как прорвало!.. Из глаз полились слёзы, и сразу стало чуть-чуть легче. Мы куда-то идём, и я рассказываю про Бориса, фотографию и Асю.
Я не запомнила лица моего спутника: он так и остался для меня навсегда просто Человеком в Коричневом Плаще. И ещё я запомнила голос — спокойный и внимательный. И этот голос не пытался мне доказать, что «всё пройдёт и у меня будет в жизни много ещё таких Борисов», — потому что он знал, этот мудрый человек, что в тот момент Борис был — единственным и… единственным!
Вместо всего этого Человек в Коричневом Плаще сказал, что если я подожду до завтра и не наделаю глупостей, то может быть, именно завтра Борис позвонит или пришлёт письмо.
У подъезда нас встретила перепуганная бабушка, которая уже звонила в милицию, библиотеку, Асе и папе в Нижний.
— Вот, сдаю вам с рук на руки, — смущённо улыбнулся Человек в Коричневом Плаще и растворился в дожде — совсем как в том моём стихотворении, из-за которого расстроился папа…
Часть IV