Девственница в Париже
Шрифт:
— Я не сомневаюсь в этом, — заверила его Гардения, — но я думаю, мне не пристало отрицательно отзываться о госте тети Лили, к тому же о таком важном человеке. Это признак дурного тона и плохого воспитания.
— Почему же он такой важный? — поинтересовался лорд Харткорт.
— Я не знаю, — уклончиво проговорила Гардения.
Она не собиралась рассказывать им, как перед ужином барон зашел в малую гостиную и сказал:
— Я пригласил на сегодня Пьера Гозлена. Позаботься о нем, Лили. Ты ведь знаешь, что он без ума от тебя.
— О, опять этот ужасный тип! — вскричала герцогиня. — Зачем
— Вы не посмеете этого сделать! — Слова прозвучали как приказ. — Пьер Гозлен очень важен, — продолжал барон, — он имеет для меня большое значение, и он раскаивается, совершенно искренне раскаивается, что его поведение доставило вам неприятности. Он объяснил мне, что в последнее время он много работал и не успевал нормально поесть, поэтому вино — изумительное и очень дорогое вино, моя дорогая герцогиня, — ударило ему в голову.
— Меня не интересуют его извинения, — раздраженно проговорила герцогиня. — Это отвратительный человечишка! Мне всегда кажется, что говорит он одно, а думает совсем другое. Ко всему, у него дряблые и потные руки.
— И все же я настаиваю, чтобы вы были полюбезнее, — бросил барон.
Его обращение с герцогиней показалось сидящей в углу Гардении дерзким и наглым.
— А если я откажусь? — спросила герцогиня.
Она стояла и, гордо вскинув голову, вызывающе смотрела на барона. В этот вечер герцогиня выглядела изумительно, мягкий полумрак гостиной скрывал желтоватый оттенок кожи и морщины на лице. Огромное бриллиантовое ожерелье казалось мерцающим обручем. Платье, искусно замаскировавшее все недостатки, присущие ее возрасту, только подчеркивало достоинства фигуры. Как обнаружила Гардения, облачению в платье предшествовало длительное затягивание герцогини с помощью Ивонны и других горничных в корсеты и пояса со множеством шнуровок.
Барон не ответил герцогине. Она нетерпеливо постукивала атласной туфелькой, от чего бриллиантовые пряжки переливались всеми цветами радуги.
— Ну? Если я откажусь?
Барон приблизился к ней.
— Тогда, моя дорогая Лили, — очень медленно, напрочь забыв обо всех формальностях, проговорил он, — тогда мне придется пригласить его в другое место.
В его голосе слышалась явная угроза, и, к своему ужасу, Гардения увидела, что ее тетушка сжалась, как от удара.
— Нет, Генрих, нет! Ты не сделаешь этого! Я просто пошутила. Я буду любезна с мосье Гозленом… Обещаю тебе.
— Вот это хорошо! — победно прозвучал голос барона.
Не успели они вымолвить и слова, как дворецкий торжественно объявил:
— Мосье Пьер Гозлен!
Гардения сразу же поняла, почему тетушке он не нравился. Он совсем не был похож на француза, обрюзгший, жирный, он скорее походил на Лягушонка из «Алисы в Стране Чудес».
Он заскользил по натертому полу, схватил затянутую в белую перчатку руку тети Лили и покрыл ее поцелуями.
— Простите меня, — заговорил он по-французски. — Я прошу прощения, я падаю у ваших ног, мадам. Я был глуп и неблагодарен. Мой близкий друг, герр барон, сказал, что вы прощаете меня.
— Не будем говорить об этом, — успокоила его тетя Лили.
— Вы прекрасны, вы сам ангел, спустившийся с небес! — восторг переполнял Пьера Гозлена.
«Какой он смешной, — подумала было Гардения, но, увидев его глаза, она вдруг почувствовала, будто потянуло могильным холодом, и по ее спине пробежали мурашки. — Нет, он страшный», — заключила она.
Она испытала неимоверное облегчение, когда увидела, что Пьер Гозлен сидит по правую руку тети Лили, на другом конце огромного стола.
Пил он много, но не настолько, чтобы кто-то мог сказать, что он перебрал. Гардения чувствовала, что излучаемое им зло довлеет над всеми присутствующими. Зло исходило не от его слов, а от всего его вида. «Он страшный», — не раз повторяла она про себя…
— Я встречался с мосье Гозленом, — тихо сказал лорд Харткорт. — Советую вам не попадаться ему на глаза. Он неприятный, как вы говорите, субъект.
— Значит, я не ошиблась, — заключила Гардения. — У меня было такое чувство, будто в нем… есть… что-то плохое.
— Держитесь от него подальше, — предупредил ее лорд Харткорт.
— Не могу понять, почему он так нравится барону, — проговорила Гардения, обращаясь скорее к себе, чем к своим спутникам, — но мне кажется, ему всегда нравятся странные люди.
— А у вас не возникло впечатление, что они близкие друзья? — спросил лорд Харткорт. — Я имею в виду барона и мосье Гозлена.
— О, да, очень близкие! — воскликнула Гардения. — Мне показалось, что барон весь вечер проверял, доволен ли мосье Гозлен, проявляет ли тетя Лили достаточно заботы о нем, а когда я уходила спать, я заметила, что барон во время танца остановился и передал тетю Лили Гозлену. Я тогда подумала, что это не доставит ей особого удовольствия.
Она замолчала, ее вновь охватило ощущение, что она сказала лишнее. Ей стало интересно, почему лорд Харткорт так заинтересовался противным, похожим на лягушку французом.
— Мне не следовало бы все это вам рассказывать, — быстро проговорила она. — Забудьте, прошу вас, забудьте мои слова.
— Конечно, все это неважно, — успокоил ее лорд Харткорт, но ощущение, что как раз это и имеет для него огромное значение, не покидало ее.
Он стал совершенно другим, каким-то настороженным — он не был таким в начале прогулки. Ей показалось, что она перехватила его предостерегающий взгляд, обращенный через ее голову к Берти. А может, она ошибается? С чего это им интересоваться гостями тети Лили? И зачем только она так много рассказала про барона. Возможно, они не знают, что он часто бывает в доме и что они в дружеских отношениях. Лучше бы они не знали, решила она.
Они проехали через Булонский лес и наконец остановились у ресторана, около которого был разбит сад. В саду стояли маленькие столики под зонтиками. За столиками сидели посетители и потягивали аперитив.
— Как красиво! — воскликнула Гардения.
Лорд Харткорт помог ей спуститься. Когда они проходили через белые ворота, он заметил старика, продавшего ему гардении для Генриетты, которые в конце концов он выбросил в мраморный фонтан на площади Согласия.
— Добрый день, мосье, — дрожащим голосом проговорил старик, когда они поравнялись с ним.