Девственница в Париже
Шрифт:
— Тогда я уверена, что она распространит свое гостеприимство и на свою племянницу, — заключила Гардения.
Она встала, подняла упавшую на пол шляпку.
— Премного вам благодарна за то, что вы были так добры и перенесли меня сюда, а также за то, что вы позаботились о еде для меня. Я попрошу тетушку, чтобы завтра она также выразила вам свою благодарность, — продолжала она и, так как лорд Харткорт ничего не ответил, протянула ему руку. — Мне кажется, что вы собирались уезжать, когда я так некстати упала в обморок. Пожалуйста, лорд Харткорт, разрешите мне больше не задерживать
Лорд Харткорт взял руку Гардении и отрывисто, голосом, на удивление лишенным малейших эмоций, произнес:
— Не позволите ли вы мне приказать, чтобы слуги проводили вас наверх и показали вашу комнату? Утром, когда ваша тетушка проснется, она проявит гораздо больше радости по поводу вашего прибытия, чем в настоящий момент.
— Мне кажется, вы слишком много берете на себя, — холодно заметила Гардения. — Я совершенно не намерена красться по черной лестнице, как вы предлагаете, я собираюсь увидеть тетушку немедленно.
— Прекрасно, — сказал лорд Харткорт. — В таком случае я пожелаю вам спокойной ночи. Но прежде чем сделать какой-нибудь опрометчивый шаг, подумайте, что, если вас увидят в этом вот платье, у людей может возникнуть впечатление, подобное тому, что возникло у графа Андре де Гренеля.
Он вышел и захлопнул за собой дверь.
Гардения изумленно посмотрела ему вслед. Смысл его слов, звучавших, по ее мнению, как оскорбление, наконец дошел до нее. Она прижала руки к пылающим щекам. Как он посмел насмехаться над ней? Как он посмел глумиться над ее одеждой, над ее внешностью? Она чувствовала, что ненавидит его, этого английского аристократа со стоячим воротничком, с холодными манерами и цинично искривленным ртом. Какая дерзость — предположить, что ей будут не рады в доме ее тетушки или что она окажется недостаточно хороша для ее красивых друзей, которые производили такой шум наверху!
Но тут гнев испарился так же неожиданно, как и вспыхнул. Ну конечно же, он был прав! Ее возмутила только его манера говорить. Ей показалось, что между ними происходила борьба: лорд Харткорт был твердо уверен, что она не должна видеться с тетушкой, а она в той же степени была уверена, что должна. Если так — он выиграл, потому что он затронул самый волнующий для женщины вопрос — ее внешность.
Те же ужас и паника, которые она испытала, когда руки графа обхватили ее и она поняла, что его рот ищет ее губы, опять завладели всем ее существом. Как он мог представить, что она всего лишь актриса мюзик-холла, которая приехала для того, чтобы развлекать гостей наверху? Что он там говорил о том, что она залезет в сундук?..
Она заткнула пальцами уши, как бы стараясь спрятаться от звучавшего в ее голове голоса лорда Харткорта. Она так хотела забыть выражение его глаз. Но, если она не пойдет к тетушке, что же ей остается делать? Лорд Харткорт прав! Ее появление наверху, в бальном зале, в дорожном платье произведет сенсацию, станет предметом сплетен и пересудов.
Возможно, Гардения была резка с лордом Харткортом, потому что ее обидело его отношение, но она поняла — теперь, когда он уже ушел, — что струсила, не решившись сделать все так, как намеревалась.
«Итак, единственное,
Гардения раздумывала над тем, стоит ли пойти в холл и обратиться за помощью к мажордому, потом она вспомнила, что своим поношенным платьем она уже вызвала у того презрение и удивление.
«Если бы у меня были деньги! — в отчаянии думала она. — Я бы могла дать ему чаевые. Это заставило бы его, по крайней мере, уважать меня».
Однако девушка понимала, что несколько франков, завалявшихся в ее кошельке, ничего не будут значить ни для мажордома, ни для другого напыщенного лакея в напудренном парике.
Она подошла к камину и позвонила. Шнур звонка представлял собой красивейшую узкую полоску гобелена. Он свешивался с карниза и был украшен золотой кисточкой. Гардения не смогла удержаться от мысли, что на те деньги, которые были потрачены на этот шнурок, она могла бы купить себе новое платье.
Некоторое время на звонок никто не появлялся, и Гардения стала раздумывать, не позвонить ли ей еще раз.
Наконец на ее вызов вошел лакей, тот самый лакей, подумала Гардения, который по приказанию лорда Харткорта принес ей поднос с едой. Мгновение Гардения колебалась, затем медленно на своем великолепном, почти классическом французском, произнесла:
— Попросите экономку прийти ко мне. Я не очень хорошо себя чувствую, чтобы присутствовать на приеме ее светлости, и мне бы хотелось, чтобы для меня наверху приготовили комнату.
Лакей поклонился.
— Я посмотрю, смогу ли я отыскать экономку, мадемуазель, — ответил он.
Гардении пришлось ждать очень долго. Вскоре у девушки возникло предположение, что экономка уже отправилась спать, ее разбудили, и ей пришлось вновь одеваться. Наконец она явилась. Это была женщина довольно неряшливого вида, с огромной грудью и растрепанными седыми волосами и, вопреки ожиданиям Гардении, совсем не похожая на строгих английских слуг.
— Добрый вечер, мадемуазель, как я понимаю, вы племянница мадам? — спросила экономка.
— Все верно, — ответила Гардения. — Но боюсь, я приехала в неподходящий момент. Естественно, я очень хочу видеть тетушку, но я так устала и неважно себя чувствую после продолжительного путешествия, что, возможно, правильнее будет подождать до утра, когда тетушка будет не так занята.
— Действительно, так будет вернее, — согласилась экономка. — Если вы последуете за мной, мадемуазель, я покажу вам вашу спальню. Я уже велела лакею отнести туда ваш чемодан.
— Большое спасибо, — с благодарностью сказала Гардения.
Экономка повернулась к двери и открыла ее. Гардении показалось, что шум, подобно урагану, ворвался в комнату. Она могла различить визгливые выкрики, мужские голоса, пронзительные восклицания женщин, грохот тяжелых предметов, за которым, подобно пушечному выстрелу, следовали взрывы хохота. Она не могла представить, что там происходит.
Экономка захлопнула дверь.
— Я думаю, мадемуазель, будет проще, если вы соблаговолите пройти черной лестницей. Из этой комнаты туда ведет дверь.