Девушка для Данте
Шрифт:
Он мягко отстраняется и смотрит на меня сверху вниз.
— Я жив, — подтверждает он. — А тебя трудно поймать.
Я смотрю на него.
— Это твоя вина, — говорю ему я. — Это ты придумал мой план эвакуации. Что, чёрт возьми, такое план эвакуации? И ты должен был снять с меня охрану. И что, чёрт возьми, произошло? Как ты выжил? Всё было в огне. А с твоим отцом всё в порядке?
Мы понимаем, что снова мешаем движению людей, как тогда, когда встретились здесь впервые. Данте ведёт меня к ближайшим сидениям, мы опускаемся на них, и он начинает объяснять:
— С моим отцом
— У тебя ожоги? — я тут же начинаю проверять его прекрасное тело на наличие признаков повреждений. Но ничего не нахожу, кроме мелких царапин и большого количества сажи.
— Я в порядке, — говорит мне он.
— Что произошло? — в замешательстве спрашиваю я. — Я не понимаю.
— Нейт заплатил Винсенту, чтобы тот заложил взрывчатку на яхте. Отец Нейта — заместитель премьер-министра. Знаешь, что это означает? То, что его отец станет временно исполняющим обязанности премьер-министра, если вдруг что-то случится с моим отцом. А затем, весьма вероятно, если он покажет себя с хорошей стороны, то он будет назначен постоянным премьер-министром. И Нейт это знал. На данный момент не похоже, что его отец что-то знал о заговоре. Но расследование, конечно, продолжается.
Я в ужасе. Я знала, что с Нейтом что-то не так, что-то неправильно, но я и подумать не могла, что он такой холодный и расчётливый. И бедная Мия. Она действительно запала на Винсента, а он просто использовал её, чтобы подобраться к Дмитрию.
Я говорю об этом Данте, и он кивает.
— Да. Помнишь ту ночь на «Даниэлле»? Винсент был тем, кто предложил Мие проникнуть на лодку. Он просто осматривал её, чтобы узнать, куда лучше заложить взрывчатку. И несчастный случай с моей машиной? Я был за рулём машины моего отца. Они полагают, что, вероятно, Винсент испортил тормоза. Вот почему я не смог притормозить на повороте.
И я чувствую подступающую тошноту.
Какие холодные и расчётливые действия.
А потом Винсент сидел там и ужинал с Данте, хотя знал, что Данте умрёт вместе с Дмитрием, если всё пойдёт по их плану взорвать яхту.
ОБожеМой.
— Это ужасно, — бормочу я. Я прижимаюсь к боку Данте, цепляюсь за его руку и сомневаюсь, что когда-нибудь отпущу её.
— Ты жив, — снова взволнованно произношу я. Я смотрю на его руку и отмечаю, какая она длинная и настоящая, и сильная. — Ты жив.
— Я жив, — кивает он.
И моё сердце поёт. Оно поёт Кабрерианские песни, слова которых я не знаю. Оно поёт мои любимые с детства песни. Оно поёт песенку из популярной рекламы жевательной резинки. Оно поёт всё, что только можно петь, потому что оно счастливо.
Данте жив.
И это, действительно, всё, что имеет значение.
— Что мы теперь будем делать? — спрашиваю я. — Мы вернёмся обратно в Кабреру?
Он смотрит на меня.
— Нет, — и он колеблется. — Мы нет. Риз, ты отправляешься в Канзас, так, как ты и планировала. Я вернусь обратно в Кабреру, потому что там будут проходить расследование, суд
Я замираю.
Моё сердце снова останавливается.
— Без тебя? — шепчу я. — Нет.
Я только что получила его обратно. Нет ни единого чёртового шанса, что я отправлюсь в Канзас, в то время как Данте жив и здоров, и сидит рядом со мной, держа меня на руку.
Ни.
Единого.
Чёртового.
Шанса.
— Риз, — и голос Данте звучит твёрдо. — Я не буду рисковать твоей безопасностью. Я обезумел, когда не смог найти тебя. Я никогда в жизни не был так напуган, как сегодня. И не за себя… Я боялся за тебя. И я нарушил свой собственный план эвакуации, чтобы добраться до тебя. Рассел в бешенстве.
Я, наконец, замечаю, что охрана Данте заняла стратегически важные позиции вокруг нас. И Рассел стоит всего в паре шагов от нас. И Данте прав. Рассел не выглядит счастливым.
Но, с другой стороны, когда он выглядел счастливым?
— Но, Данте, — начинаю я, но он уже качает головой.
— Никаких «но», — говорит он мне. — Мы что-нибудь придумаем позже, но сейчас ты не можешь быть в Кабрере. Это не безопасно.
И я это знаю. Его решение окончательное, и он не собирается его менять.
— Это не прощание, — добавляет Данте. — Это лишь прощание на короткое время. Я люблю тебя, и ты любишь меня. Мы что-нибудь придумаем.
— Мы что-нибудь придумаем? — с сомнением спрашиваю я. — Что, например? Я буду в тысяче миль от тебя и за океаном. Ты забудешь обо мне.
И теперь мой голос звучит печально.
Но, эй, моего парня чуть не разорвало на куски, и я думала, что он мёртв. Я заслуживаю немного свободы.
— Риз.
Данте смотрит мне в глаза, и на его щеке виднеется пятно грязи. Я поднимаю дрожащие пальцы, чтобы стереть его, и он хватает мою ладонь и целует её.
— Я люблю тебя. Я люблю всё в тебе. Я люблю, как ты смеёшься, и твой американский акцент, и то, как ты никогда не сомневаешься в том, что можешь что-то сделать. Ты просто всегда полагаешь, что можешь. Я люблю это. Я люблю тебя. И мы пройдём через это. Во всём мире для меня нет никого, кроме тебя.
Как я могу с этим поспорить?
— Хорошо, — шепчу я. И я опускаю свою голову на его широкое плечо и впитываю его в себя, потому что он в моём распоряжении всего на пару часов.
Спустя несколько минут мы встаём и идём в маленький ресторан в аэропорте.
И следующие несколько часов, два гамбургера и четыре газировки спустя, мы разговариваем и смеёмся, и я не отвожу от него глаз, потому что мне всё ещё необходимо убедиться, что он цел и невредим.
И прекрасен, и силён.
Но приходит время прощаться.
И ничто не в порядке.
— Всё будет хорошо, — говорит мне Данте, протягивая руку и заправляя мои волосы за ухо.
— Именно это и сказал мне Даниэль, — говорю я.