Девушка из кошмаров
Шрифт:
— Гранд-Мараис, — тихо говорит Кармел, когда он протягивает ей бумаги. Среди них она замечает письмо от профессора по психологии Высшей школы Роузбридж, старого закадычного друга моего отца, который до того, как засучить рукава и сформировать молодой разум, развил свой собственный, участвуя в кружках, практикующих погружение в транс, во главе с моими родителями в начале 80-х годов. В письме он рассказывает об одном призраке Гранд-Мараис, штата Миннесоты, по слухам обитающего в заброшенном амбаре. За последние три сотни лет, когда имущество переходило из рук в руки, произошло шесть смертей. Три из них были совершены при подозрительных обстоятельствах.
Так
— Так оно убивает людей и подстраивает все как несчастный случай? — спрашивает Кармел, читая письмо. Большинство найденных жертв в амбаре посчитали случайностью. Фермер работал на тракторе, когда существо соскользнуло с кирпичей и пришпилило его. Спустя четыре года его жена упала грудью на вилы.
— Откуда нам знать, что это были не просто обычные стечения обстоятельств? Гранд-Мараис — это долгая поездка для того, чтобы не высовывать свой нос.
Кармел всегда называет призрака «оно». Никогда не говорит «он» или «она» и очень редко зовет по имени.
— Есть предложение получше? — спрашиваю я. В рюкзаке я чувствую, как смещается мой атаме. Из-за знаний, заключенных в нем, заправленном в кожаные ножны, остром, как бритва, и никогда не нуждающимся в заточке, мне становится сложно. Он заставляет меня вновь желать вернуться в тот проклятый день.
С тех пор как я столкнулся в бою с Чародеем, когда я понял, что он связан с ножом, я…я не знаю, как это выразить словами. Это не означает, что я боюсь. Я все еще ощущаю, что он принадлежит только мне. И Гидеон убедил меня, что связь между ним и Чародеем разорвана, что призраки, которых я сейчас убиваю, больше не отправляются к нему, кормя и без того взращивая его силу. Теперь они отправляются туда, куда им следует. Если б кто знал, что помогать мне будет Гидеон, проживающий в пределах Лондона и поглощенный в затхлые книги. С самого начала он был рядом с моим отцом. Если же я нуждался в дополнительном мнении, то мы с Томасом отправлялись в антикварный магазин и слушали его деда Морфана, который бегло объяснял нам о том, как энергия проявляется в других плоскостях и что Чародей и атаме больше не находятся в одной и той же плоскости.
Стало быть, подумаешь!
В общем, я не боюсь его, но иногда чувствую, как его сила простилает ко мне свои щупальца, вынуждая, время от времени, держаться от него подальше. Он намного больше, чем просто неодушевленный предмет, и иногда мне становится интересно, чего же он хочет на самом деле.
— Однако же, — говорит Кармел, — если это призрак, то оно убивает только раз в несколько лет? А что, если оно не захочет убивать нас?
— Ну, — застенчиво начинает Томас, — когда мы в последний раз пришли сражаться с пустыми руками, я начал работать над этим.
Он тянется к карману своей идущей на распродажу куртки и вытаскивает из него круглый кусок светлоокрашенного камня. Он плоский, длиной около дюйма, похожий на большую толстую монету. На одной из сторон выбит символ, что-то близкое к сглаженному кельтскому узору.
— Рунический камень, — говорю я.
— Мило, — отзывается Кармел, и Томас передает его ей. Он действительно хорошо сделан. На нем точно выполнена резьба, и он так отполирован, что сверкает белым
— Какая прелесть.
Кармел передает его мне. Руны манят к себе, словно призрачная приманка. Очень искусная работа, если камень функционирует. Я перевернул его в своей руке: при касании он кажется холодным и тяжелым, как куриное яйцо.
— Итак, — говорит Томас, забирая камень-руну назад и ложа в карман. — Хотите попробовать?
Я смотрю на них и киваю.
— От винта!
Дорога в Гранд-Мараис, штат Миннесота, долгая, поэтому мне скучно ехать так в темноте. Ветви сосен колышутся и мелькают перед фарами, и из-за того, что я наблюдаю за пунктирной линией на дороге, начинаю ощущать дурноту. В большинстве своем при спуске я пытаюсь заснуть на заднем сиденье или, по крайне мере, симулировать сон, попеременно подслушивая или же не обращая на их разговор внимание. Когда раздается шепот, я понимаю, что они говорят об Анне, стараясь никогда не упоминать ее имени. Я слышу, как Кармел говорит о том, что все безнадежно, что мы никогда не узнаем, куда она отправилась, но если бы нам выпал такой шанс, не стоило бы им пользоваться. Томас практически не спорит с ней; он не смеет этого делать, когда Кармел чем-то обеспокоена. Этот разговор вызывает во мне гнев. Теперь это обычное явление.
— Сворачивай, — говорит Томас. — Думаю, что здесь есть дорога.
Когда Кармел пытается в Ауди настроить навигатор на дорогу, которых здесь не так уж и много, грязью изрытую колеями от следов внедорожника, я вытягиваю шею поверх сиденья. Машина полноприводная, но все равно существует высокая вероятность здесь застрять. Должно быть, здесь в последний день или около того лил сильный дождь, поэтому дороги до сих пор покрыты лужами. Я собираюсь Кармел посоветовать бросить все это, развернуться и уехать, когда что-то черное мелькает в свете фар.
Мы тормозим.
— Это оно? — спрашивает Кармел. «Оно» — это огромный черный амбар, стоящий на краю неплодородного поля с безжизненными стеблями урожая, взъершенными вверх, словно растрепанные волосы. Дом, который, должно быть, входил в его состав, наряду с другими постройками, уже давно снесен. Все, что осталось, это амбар, мрачный и одинокий, ожидающий нас напротив леса, полного молчаливых деревьев.
— Сверьтесь с описанием, — говорю я.
— Отсутствует, — отвечает Томас, роясь в своей курьерской сумке.
— У нас есть только схематический рисунок, помнишь?
Он вытаскивает его, затем Кармел подносит рисунок к плафону. Лучше бы она этого не делала. Появляется мгновенное ощущение слежки, словно освещение выдало все наши секреты. Кармел тянется, чтобы выключить его, но я кладу руку ей на плечо.
— Слишком поздно.
Томас прикладывает рисунок к окну, сравнивая его с темной фигурой амбара. На мой взгляд, с ним мало схожести. Это черновой вариант, и нарисован он угольным карандашом, так что это всего лишь иной оттенок черного. Он пришел по почте вместе с указанием, и мне кажется, его нарисовали под воздействием транса. Кто-то воссоздал его образ, пока была такая возможность. Ему, вероятно, следовало открыть свои глаза и посмотреть вниз на бумагу. Зарисовка обладает определенно фантастическим качеством, с нечеткими краями и множеством жестких линий. Она выглядит так, будто её нарисовали четыре года назад. Но если их сравнить, то амбар и рисунок становятся все больше и больше похожими друг на друга, словно это не их настоящая форма, а что-то большее.