Девушка, которая взрывала воздушные замки (Luftslottet som sprangdes)
Шрифт:
– О’кей, – мрачным голосом произнес Микаэль. – Это катастрофа. Папки Залаченко больше нет. А она ведь была важнейшим доказательством.
– Микке… мне очень жаль.
– Мне тоже, – сказал Микаэль – Дьявол! Но это не твоя вина. Мне следовало придать отчет огласке в тот же день, как я его получил.
– Что нам теперь делать?
– Не знаю. Это худшее, что могло случиться. Теперь все наши планы рухнут. У нас нет совершенно никаких доказательств против Бьёрка и Телеборьяна.
Они побеседовали еще две минуты, и Микаэль стал прощаться.
– Я хочу, чтобы ты завтра же вернулась
– Сорри. Мне необходимо встретиться с Саландер.
– Встреться с ней утром и приезжай во второй половине дня. Нам надо сесть и подумать, что мы будем делать.
Закончив разговор, Микаэль остался сидеть на диване, глядя прямо перед собой. Потом его лицо озарила улыбка. Тот, кто их слушал, теперь знает, что «Миллениум» утратил отчет Бьёрка от 1991 года и переписку между Бьёрком и доктором Петером Телеборьяном, а они с Анникой теперь в отчаянии.
Изучая прошлой ночью историю Службы государственной безопасности, Микаэль уяснил, что в основе любой шпионской деятельности лежит дезинформация. А он только что запустил дезинформацию, которая в перспективе может оказаться для них чрезвычайно полезной.
Он открыл сумку для ноутбука и достал копию, которую сделал для Драгана Арманского, но еще не успел передать. Теперь это единственный оставшийся экземпляр. Терять его Микаэль был не намерен – напротив, он собирался немедленно снять с него по меньшей мере пять копий и распределить их по надежным местам.
Потом он взглянул на часы и позвонил в редакцию «Миллениума». Малин Эрикссон была еще на месте, но уже собиралась уходить домой.
– Почему ты так поспешно исчез?
– Будь добра, подожди еще немного. Я сейчас вернусь, и мне обязательно надо кое-что с тобой обсудить до того, как ты уйдешь.
Ему уже несколько недель не удавалось постирать, и все имеющиеся рубашки лежали в корзине для грязного белья. Кроме последней копии отчета Бьёрка он взял с собой бритву и «Борьбу за власть над СЭПО», потом дошел до магазина «Дрессманн», где купил четыре рубашки, две пары брюк и десять пар трусов, и, забрав одежду, отправился в редакцию. Малин Эрикссон подождала, пока он наскоро примет душ, и поинтересовалась, что происходит.
– Кто-то забрался ко мне в квартиру и украл отчет о Залаченко. В Гётеборге кто-то напал на Аннику и похитил ее экземпляр. У меня есть доказательство того, что ее телефон прослушивается, и, значит, скорее всего, мой телефон, а возможно, и твой, и все телефоны «Миллениума» поставлены на прослушку. Подозреваю, что если кто-то взял на себя труд залезть ко мне в квартиру, ему было бы глупо не воспользоваться случаем и не установить там прослушивающую аппаратуру.
– Вот оно что, – слабым голосом произнесла Малин Эрикссон, покосившись на лежавший перед ней на письменном столе мобильный телефон.
– Работай как обычно. Пользуйся мобильным, но не выдавай по нему никакой информации. Завтра предупредим Хенри Кортеса.
– О’кей. Он ушел час назад, а перед этим оставил у тебя на столе кипу отчетов государственных комиссий. Но зачем ты сюда пришел?
– Я собираюсь ночевать в «Миллениуме». Если они сегодня застрелили Залаченко, похитили отчеты и установили в моей квартире аппаратуру,
– Ты думаешь, что убийство Залаченко… Но ведь убийцей оказался семидесятивосьмилетний психопат.
– В такие совпадения я не верю. Кто-то заметает следы Залаченко. Мне глубоко наплевать на то, кто этот семидесятивосьмилетний и сколько идиотских писем он разослал министрам. Он явно какой-то наемный убийца и пришел туда с целью убить Залаченко… а возможно, и Лисбет Саландер.
– Но он ведь совершил самоубийство или, во всяком случае, попытался. Какой же наемный убийца станет это делать?
Микаэль ненадолго задумался, потом посмотрел главному редактору в глаза.
– Такой, которому семьдесят восемь лет и которому, возможно, нечего терять. Он явно в этом замешан, и когда мы до всего докопаемся, то сможем это доказать.
Малин Эрикссон внимательно вглядывалась в лицо Микаэля – таким холодным и неколебимым она его прежде не видела. Ее вдруг затрясло, и Микаэль это заметил.
– Еще одно. Теперь мы ввязываемся в борьбу уже не с кучкой уголовников, а с государственным ведомством. Нам придется тяжело.
Малин кивнула.
– Я не рассчитывал на то, что все зайдет так далеко. Малин, если хочешь выйти из игры, только скажи.
Она немного поколебалась, подумала, что сказала бы на ее месте Эрика Бергер, и упрямо замотала головой.
Часть 2 Республика хакеров
1-22 мая
Ирландский закон от 697 года запрещает женщинам принимать участие в сражениях – то есть свидетельствует о том, что до него женщины сражались. Среди народностей, которые в разные моменты истории использовали солдат-женщин, числятся арабы, берберы, курды, раджпуты, китайцы, филиппинцы, маори, папуа, австралийские аборигены, микронезийцы и американские индейцы.
Существует множество легенд о грозных воительницах античной Греции – о женщинах, которых с детства учили воинскому искусству и обращению с оружием, приучали к физическим лишениям. Они жили отдельно от мужчин и воевали собственными полками. В легендах нередко присутствуют эпизоды, в которых женщины одолевают мужчин на поле боя. В греческой литературе встречаются амазонки, например в «Илиаде» Гомера, написанной приблизительно в 700 году до нашей эры.
Греки и создали выражение «амазонки». Буквально слово означает «без груди». Считается, что им удаляли правую грудь для того, чтобы легче было натягивать лук. Знаменитые греческие врачи Гиппократ и Галенос вроде бы сходились на том, что это повышало боеспособность, но едва ли такие операции действительно проводились. Здесь присутствует и языковая загадка: неизвестно, действительно ли приставка «а» в слове «амазонка» означала «без». Высказывалось предположение, что на самом деле она означает обратное – что амазонкой называлась женщина с особенно большой грудью. Ни в одном музее не представлено античных изображений женщин без правой груди, хотя, если легенда об удалении груди верна, они должны были бы встречаться часто.