Девушка моего друга (сборник)
Шрифт:
— Я, кажется, помешал? — понимающе спрашивает Федоров.
— Нет, что ты! Идем.
Они быстро идут к проходной. Перед ними бегут тени — короткие, куцые, они даже не столько бегут впереди, эти тени, сколько путаются в ногах. И Юрий вспоминает, как только что, совсем недавно, по этой же дороге шли впереди две тени — одна длинная, взлохмаченная,
другая тоненькая, изящная. И он почему-то думает, что будет вспоминать эти две тени всю жизнь, так же, как всю жизнь он будет помнить утро одного понедельника, которое ворвалось в его однообразные
Впрочем, не только он будет помнить это утро. Его будет помнить и Тая. Теперь будет помнить! Потому что женщины не забывают тех, кто их любил. И особенно тех, кто не побоялся сказать о своей любви, как бы трудно и запутанно ни сложились обстоятельства.
Вкус своего хлеба
Мы — землекопы. Мы — это бригада. Считается, что хорошая бригада. Многие даже говорят — лучшая в городе.
Мы занимаемся устаревшим делом — долбим и копаем землю. Вручную. Лопатками. Ломиками. Как сто лет назад. Даже как триста. Может, даже как пятьсот. Я не знаю, были ли пятьсот лет назад лопаты и ломики. Наверно, были. Как же иначе?
Когда я говорю знакомым ребятам, что работаю землекопом, многие усмехаются. Еще бы —анахронизм. В век космических полетов долбить землю ломиком — веселенькая работка!
— Шел бы уж ты, что ли, на экскаватор, — сказал мне один парень. Витька Середкин.
Он, между прочим, плотник. Забивает гвозди молоточком. Тоже как пятьсот лет назад. Мы многое вообще делаем по старинке.
Может, даже слишком многое.
— Я ведь и так на экскаваторе, — ответил я тогда Витьке. — Вернее, в нем...
– Витька усмехнулся. Он понял. Многие строители называют нашу бригаду «экскаватором». Не за плохую работу, конечно. За плохую работу таких названий не дают.
Прозвище это прилепилось к бригаде давно. Еще когда я бегал в пятый класс и после уроков лупил фискалов портфелем. А сейчас я уже учусь на первом курсе строительного института. На вечернем, конечно. Потому что днем надо работать ломиком. И опять иге
лопаткой.
Когда по вечерам нам читают очень уж занудные лекции, — я думаю. Думаю о том, какой машиной можно было бы заменить нашу бригаду. И ничего пока не могу придумать. Я понимаю только, что у этой машины должен быть электронный мозг и тонкие, хваткие, как человеческие пальцы, щупальца. Иначе ничего не выйдет. Даже самый изящный экскаватор в.
первый же день станет грудой лома, если он начнет делать то, что делаем мы.
Это потому, что мы работаем там, где лежат линии связи, где протянуты высоковольтные кабели, где глубоко под землей прячутся нервы города, которые надо пересекать новыми линиями водопровода или канализации.
Когда ведешь траншею вдоль кабеля — это не шуточки.
По кабелю бежит ток. И напряжение приличное—каких-нибудь шесть тысяч вольт. Проткни такой кабель ломом — и от тебя одни угольки останутся. Даже «мама!» сказать не успеешь.
Такую бригаду, как наша, могли создать только бывшие саперы. И не случайно наш бригадир Китов работает с землей, как часовщик с какой-нибудь «Сурой» или «Лирой». На фронте он обезвреживал немецкие мины. Там не ломом работали. Там даже мизинец
казался грубым орудием.
И еще полбригады у нас было на фронте. И тоже саперами.
Это наши «старички». Им под сорок, а кому и больше. И плохо верится, что когда-то они были отчаянными парнями. Намного отчаяннее нас. Иначе не быть бы им живыми—такая уж она, саперская профессия...
Мы дружно живем с нашими «старичками». Нам нечего делить. В этом мире и им и нам хватает всякого — и хорошего и плохого. Мы не забываем, что им плохого досталось больше. Когда им было столько же лет, сколько сейчас нам, они ходили не на танцы, как мы. Они ходили на минные поля и в атаки. Но они ни разу не упрекнули нас этим. Мы ведь не виноваты, что
родились поздно. Да и неизвестно, что еще выпадет из нашу долю...
Кое в чем у нас со «старичками» разные вкусы. Нам нравятся разные песни. И разные фильмы. И разные прически у девушек. Но мы никогда не ссоримся из-за того, что у нас разные вкусы. Они не запрещают нам носить узкие брюки, а мы не смеемся над их широкими.
У нас, в общем, правильная бригада. И очень хорошо, что в ней половина «старичков». Еще неизвестно, что было бы со мной и с любым из моих сверстников, если бы мы начинали эту свою работу не рядом с саперами. Работка ведь та еще! Не зря же мы зарабатываем столько, сколько монтажники-высотники.
Для всех нас эти высокие заработки немало значат.
У «старичков» — дети. У молодых -— матери, сестренки, братишки. Среди молодежи нашей бригады нет ни одного, у кого был бы жив отец.
Я в бригаде самый молодой. И отца я лишился последним.
Он умер два года назад от ран, полученных на фронте, от избиений, которыми «отделался» в Дахау.
Когда мы его похоронили, дядя Петя, его школьный и фронтовой друг, позвал меня в свою бригаду.
Я не хотел вначале идти в эту бригаду. Подумаешь— землекопы! Тоже мне — романтика!..
Но дядя Петя очень серьезно сказал:
— Ты не пожалеешь, Славка! Поверь мне, старику!.. Не пожалеешь!
И я поверил ему. Все-таки он фронтовой друг отца!..
И через день после выпускного вечера я взял уже в руки лопату и ломик. Тогда было, конечно, обидно.
А сейчас уже привык. И даже нравится. И на самом деле не жалею!
Там, где мы работаем, всегда стоит вагончик. Наш, бригадный. Его возят за нами с места на место. Это очень удобно, когда есть вагончик. Удобнее всяких времянок.
Да на нас вообще-то времянок и не напасешься…
Мы — кочевники. Больше месяца редко работаем на одном месте.
В нашем вагончике есть все, что нужно, и нет ничего лишнего. Ни лишних вещей, ни лишних украшений.
Плакаты и лозунги, которые почему-то иногда присылают нам из постройкома, мы не вешаем на стены. Мы разглядываем их, а потом стелем на стол перед обедом.