Девушка по вызову
Шрифт:
– Сережа, это тебе от папы… Наверное, он снова не придет на ужин… – Эмма достала машину, взяла в руки пульт, и машина тотчас тронулась с места. Но, проехав совсем немного, оставила позади себя белый бумажный шарик. Берта, которая бежала за машиной вместе с Сережей, подняла его и отдала Эмме.
– Смотрите, записка… – она почему-то покраснела.
Эмма развернула бумажный шарик, расправила его на ладони и некоторое время внимательно читала. Затем пожала плечами:
– Я ничего не понимаю… Взгляни, может, ты что-нибудь поймешь?
«Я буду ждать тебя в два у ворот», – было написано по-немецки. И никакой подписи. И вдруг Эмма принялась громко хохотать.
– Берта, какая же я глупая! Все эти посыльные с цветами и конфетами, тортами и пирожными, игрушками и книгами – дело рук Питера! И как же я раньше-то не догадалась?
– Питера?
– Ну конечно! Да он же влюблен в тебя без памяти… Он же понимает, что большую часть своего времени ты проводишь в этом доме, а потому и вынужден присылать свои подарки на наш адрес… Кроме того, ты же гуляешь с Сережей… Вот он и сунул записку в машину в надежде, что ты найдешь ее и прочитаешь… Надо же, как романтично… Признаюсь, я не ожидала этого от Питера… Берта, я беру свои слова обратно…
– А что, если это все-таки не он? – Берта, разволновавшись, машинально приложила прохладные ладони к щекам, чувствуя, что они просто пылают…
– Проверить это – элементарно… Выходи к воротам ровно в два, и если встретишь там Питера, значит, это он… Что может быть проще? Скажи, ты рада? – Эмма и сама радовалась как ребенок, хотя, с другой стороны, ей было несколько неловко за то, что она в душе не одобряла роман Берты с Питером. Но уж лучше ошибиться в лучшую сторону, чем в худшую.
Без пяти два, когда Берта, делая вид, что просто прогуливается по аллее, шла тем не менее на свидание, Эмма смотрела на нее из окна и, похоже, переживала не меньше, чем девушка. Они видели, как Питер с час тому назад приехал домой, и были почти уверены в том, что не ошиблись по поводу авторства записки.
Когда же рядом резко зазвонил телефон, она вздрогнула и взяла трубку.
– Слушаю, – забывшись, сказала она по-русски. Она весь прошлый год брала уроки немецкого и даже удивила своими способностями невозмутимого Прозорова, с которым принципиально старалась говорить исключительно по-немецки, но иногда, вот как сейчас, забывалась, превращаясь в русскую.
– Фрау Эмма, – услышала она голос Питера и улыбнулась. – Вы не пригласите Берту?
– Она уже идет к воротам, через минуту вы сможете ее увидеть из окна вашей гостиной…
Сосед поблагодарил ее, и уже спустя пару минут Эмма стала свидетельницей их встречи. Они постояли совсем немного, поговорили о чем-то, после чего вышли за ворота и вскоре исчезли из виду.
Эмма, заглянув в спальню и убедившись в том, что Сережа еще спит, вышла прогуляться по парку. Она повторила путь, проделанный счастливой Бертой, до ворот, постояла возле них несколько минут, стараясь представить себе, о чем они могли говорить с Питером, и, скользнув взглядом по прохожему, остановившемуся за воротами, в двух шагах от нее, чтобы поднять упавшую из его рук газету, вернулась домой. Надо было подумать об ужине.
С. 1994 г.
Наташа первой вышла из машины и, увидев стоящего под деревом в сквере Виктора, почувствовала, как легкая волна тошноты подкатывает к горлу. Она испугалась. Ей стало страшно. Общество Нади, этой шлюшки, сделало свое черное дело – она напрочь позабыла об опасности. А ведь с Виктором шутки плохи. И навряд ли он простит ее…
– Это он? – услышала она Надин голос и кивнула ставшей вдруг вдвое тяжелей головой.
– Да, это он. Его зовут, как ты уже знаешь, Виктор. Стой! – Наташа схватила ее за руку, чувствуя, как Надя птицей устремилась навстречу высокому худому человеку, один вид которого должен отталкивать нормальных людей… – Подожди, ты уверена, что хочешь этого?
– Да пошла ты! – И Надя, чувствуя, что теперь уже может обойтись и без Наташи, решительно устремилась к приторно улыбающемуся ей мужчине.
Он сам приблизился к ним. Почти не глядя на смущенную и не знающую, куда себя деть Наташу, Виктор оценивающе-откровенно рассматривал Надю.
– Как тебя зовут? – спросил он, доставая сигарету и закуривая.
– Надежда.
– Отлично. Вот и поехали, Надежда. Один человек ждет нас. Ты как, не против? Надеюсь, ты умная девочка и понимаешь, что к чему?
– Но вы же мне еще ничего не рассказали… – пролепетала, смущаясь, Надя и бросила быстрый взгляд на стоящую в двух шагах от нее Наташу, присутствие которой упорно старался не замечать Виктор.
– По дороге все расскажу. В обиде не останешься… в смысле денег…
– Тогда поехали, – вздохнув и выдохнув резко, как перед прыжком в ледяную прорубь, неестественно широко улыбаясь, словно бравируя собственной решимостью, сказала Надя. – Мы поедем на машине?
Наташа, слушая весь этот разговор, поразилась, с какой легкостью Нарышкина согласилась поехать с совершенно незнакомым ей мужчиной, да еще и спросила зачем-то про машину: неужели ей не все равно, на машине они поедут или нет?
– Конечно… А ты, – Виктор как будто только заметил стоящую рядом Наташу, – подожди меня минут пятнадцать, я сейчас вернусь… У меня к тебе разговор особый.
Наташа смотрела, как Виктор останавливает такси, как помогает Наде сесть в машину, и не понимала, что с ней творится. Кто ей Нарышкина? Да никто. Так, подружка по общаге, однокурсница. Но почему же ей стало так страшно за нее? Неужели это из-за Лены Кравченко?
Но предпринимать что-либо было уже поздно: машина с Виктором и Надей умчалась.
Наташа подняла голову и посмотрела на ярко-голубое летнее небо с плывущими облаками, обрамленное пышными кронами деревьев. Под этим небом разверзся ад, а как хотелось бы, чтобы небо, отразившись на земле, сделало бы все вокруг светлым и солнечным, теплым и наполненным любовью…
Да, она после смерти Лены Кравченко, безусловно, внутренне изменилась. Но, оказывается, не настолько, чтобы отказаться от манящей ее легкой жизни. Легкой… Жизнь проституток порой напоминает кошмар, но если женщина молода и физически и психически здорова, то она еще какое-то время держится, успокаивая себя часами отдыха и видом хрустящих банкнот… Но это опять же КАКОЕ-ТО ВРЕМЯ. А что будет потом?