Девушка с девятью париками
Шрифт:
– О’кей.
– Чего же ты хочешь?
– Я хочу, чтоб ты меня поцеловал.
Аллард целует меня.
– Довольна?
– Ага, довольна.
Когда я возвращаюсь домой, звонит мой телефон. Парень с тыквой спрашивает, почему он не видел меня на вечеринке.
Я рассматриваю снимки, которые сделала. Вижу шарфы в горошек, полосатые свитера и леопардовые колготки. Аллард, парень в маске и две злобные лесбиянки. Парень с тыквой и Ума и клуб на заднем плане.
Перед тем как лечь спать, я проверяю почту. Мне написала Шанталь. Она пишет, что жутко устала и что спит больше двенадцати часов в день. В конце письма сообщает, что придет ко мне на химию на следующей неделе. Мне нравится, что мы знаем расписания процедур друг друга.
Пятница, 20 января
– Итак, – говорит Эстер и в последний раз втыкает иголку в мою алюминиевую грудь, – кто он вообще, этот доктор К.? Я, улыбаясь, раскрываю ей свой секрет. – О, я так и думала, – говорит Эстер. – Кстати, ты в курсе, что когда ты участвовала в телешоу, то целовалась там с двумя моими самыми любимыми парнями в мире? И какой же тот актер в реальной жизни? Мне кажется, он был таким искренним. И конечно, ведущий, Маттейс, – ну просто жеребец.
На мгновение мне становится обидно за мою медсестру – вот она я, рыбачу в ее пруду, – но это всего лишь мое серое облако отбрасывает серебристую тень.
Пятница, 27 января
В больнице Шанталь морг расположен на том же уровне, что и парковка. Припарковав машину, нет никакой возможности миновать его. Как же это нездорово. Сегодня я впервые иду на химию Шан.
– Страшновато, да? Что однажды я туда спущусь?
Это точно. Помня об этом, мы заходим в вестибюль перед радиологией. Настроение у меня так себе. Можно представить, что чувствует Шанталь.
Она на удивление спокойна. Как будто заключила мир со своим смертельным приговором. А пока у меня такого приговора нет, каждое сканирование превращает меня в комок нервов. Мне, наверное, даже страшнее, чем Шанталь, которой уже вынесен окончательный вердикт.
Но мы не прячем головы в песок. За все то, что мы потеряли, нам воздалось сторицей. Покойный голландский писатель Карел Гластра ван Лон называл этот феномен “второй жизнью”. В “Неизлечимом оптимизме” он писал, что, когда болел раком, чувствовал себя более счастливым и цельным человеком. Я знаю это по себе и по Шанталь, но нам все равно страшно. Страшно умирать в одиночестве.
Вернувшись домой, я меняю парики и изучаю в зеркале свои глаза. На этой неделе ресницы отросли на пару миллиметров. Я приклеиваю длинные фальшивые ресницы с золотистыми блестками и иду за Умой. Она настолько бесстрашна, что я ничего не могу с собой поделать и чувствую себя такой же уверенной, как и она. Это должно производить впечатление.
Сидя в Finch, я хлопаю ресницами, чтобы привлечь внимание любимого бармена. Он подходит и кладет руки мне на плечи.
– Мятный чай? – спрашивает он.
– Да, пожалуйста, – когда бармен убирает руки, он случайно задевает Уму. Мой парик съезжает до половины спины, обнажая младенческий пушок на голове. Я краснею. Бармен помогает мне быстро вернуть парик на место. Никто ничего не заметил, и мы оба вдоволь насмеялись.
Пятница, 10 февраля
Сегодня я перечеркиваю пятьдесят четвертую неделю в своем ежедневнике. После этого я официально свободна. Я доезжаю до больницы за сорок минут. Я одна. Ни мамы, ни бабули, ни Сне, ни Шанталь. В подарок доктору Л. я купила шоколад. Магазины забиты сердечками, день Св. Валентина уже не за горами. Я тут же думаю, не купить ли что-нибудь в форме сердца для доктора К, но решаю, что только разозлю его жену. И доктор Л. не оценит шутку. Никаких сердец в этом году – ни дарить, ни получать в подарок.
Медсестра Поук подключает меня к капельнице, и сегодня я ей помогаю. Я должна взять иглу и открутить розовый наконечник. Я мгновенно все порчу, я почти облила себя содержимым капельницы, прежде чем ее подключили к катетеру. Быть медсестрой не так легко, как кажется.
Позже, когда вместе с капельницей я спускаюсь вниз, моя ортопедическая грудь привлекает внимание людей в коридоре. В больничном кафетерии меня дожидается съемочная группа KWF – Голландского общества по борьбе с раком.
“Вы действительно превратили это в целую историю”, – говорит Инге, которая просит меня привлечь внимание к проблеме, чтобы крупнейший онкологический фонд Нидерландов смог заполучить еще больше доноров. И тут я снова играю роль гламурной пациентки. Они считают, что парики – самая интересная часть моей истории, с чем я соглашаюсь. Мне не нужно много работать, просто пройтись по больничным коридорам, зажечь пару свечек в часовне, попрощаться с моим старым отделением и улыбнуться во время химии. Просто, но ужасно неловко, будто я уже больше не пациент.
Женщина-оператор заканчивает работу раньше, чем я думала, и оставляет меня с сестрами и другими пациентами. Я немного болтаю с соседкой о том, как теряла волосы и как они отрастают, а разговор мы заканчиваем словами, что надеемся больше никогда не встретиться. Это, наверное, самое приятное и удачное завершение разговора для амбулаторной клиники.
Доктор Л. принимает шоколад с теплой улыбкой. Беспорядок не только на его столе – на полу покосившимися башнями высятся стопки историй болезни. Он извиняется за бардак и награждает меня фирменным рукопожатием. Мы обсуждаем мои анализы крови и следующий визит. Атмосфера уже совсем другая. Я здесь не потому, что надеюсь, что он вылечит меня, а потому, что надеюсь, что вылечилась и больше никогда не приду сюда снова. Мои анализы хорошие, следующий визит – обычная рутина. Я радостно сообщаю доктору Л., насколько мне лучше. Что я немного прибавила в весе и чувствую, как ко мне возвращается энергия. Что я точно знаю, что рака больше нет.
– Так что, уже пора вынимать катетер? Разве не надо его еще подержать, просто на всякий случай?
Доктор Л. качает головой.
– Вам же лучше, правда? Вы поправились.
Мы молчим минуту, а потом поднимаем головы и начинает говорить одновременно. В его глазах, как и в моих, проносятся мысли. Позади нас так много колебаний и нервов. Так много консультаций и разговоров, приведших нас к этой точке.
Он произносит то, чего я боюсь: “Я буду по вам скучать”.
Комок в горле. Ничего, кроме теплоты, к доктору Любимчику я не испытываю.