Девушка с хутора
Шрифт:
Села в углу, прижалась к стене, не спускала глаз с дверей.
Тетка это поняла по-своему, заметила ласково:
— Ишь, обрадовалась! Мать—она всегда мать. Ближе матери нет в мире никого.
Открылась дверь, вошла Карповна.
— Что, девочка, нездорова?—она шагнула к Нюре.
Та молчала, даже не поднялась со скамьи, а когда Карповна подошла совсем близко, она вдруг вскочила и, не помня себя, крикнула:
— Что вам фенькина мать сделала? Что она вам сделала? Бессовестная вы, мама! Стыда у вас нету! Уйдите, я не хочу
И сама испугалась, и своего голоса, и своих слов. Чтобы заглушить этот страх, крикнула еще громче:
— За что вы меня мучаете?! Вы меня Лельке продали!
Карповна переглянулась с теткой, положила на скамью узелок и села.
— Так, так...—тихо промолвила она.—-Молодец дочка... Матери своей такие слова... Что ж мне тебе сказать теперь? А? В помойном ведре тебя, как щенка, утопить да в ерик выкинуть, чтоб ты там сгнила. Да и то тебе много чести.Ах, ты, мерзкая! Да я тебе, знаешь, что сейчас сделаю?
Она бросилась на Нюру.
— Убью, проклятая!
Тетка стала между ними.
— Завтра же на хутор повезу, не будешь больше в школу ходить. Будешь, мне кизяки лепить!—не унималась мать и весь вечер, до поздней ночи, вместе с теткой журила Нюру.
А утром Нюра исчезла. Ее искали и во дворе, и у соседей, и в школе. Нигде не нашли.
— Явится, не пропадет,—махнула рукой Карповна.
А когда наступило время возвращаться на хутор, она не на шутку встревожилась:
— Где ж она, сумасшедшая?—села к столу и тихо заплакала.
XXX
Глухими и еще безлюдными улицами вышла Нюра в степь и вскоре увидела небольшое кирпичное здание с мокрой железной крышей. «Станция»,—тревожно сказала она себе. Ей еще никогда в жизни не приходилось ездить по железной дороге, и она невольно остановилась. «Может, вернуться, пока еще мама не проснулась?»
Оглянулась. Станица утопала в серой мгле. На дороге показался незнакомый человек. Когда он поровнялся с ней, она спросила:
— Как поездом ехать?
— Садись да езжай, не велика наука,—равнодушно ответил тот и, не останавливаясь, пошел дальше.
Она побрела вслед за ним. На мокром и липком от грязи перроне толпились вооруженные казаки. Было и несколько женщин—с узлами, с мешками. Откуда-то из степи донесся свисток. Люди засуетились, и вскоре, гремя на разболтанных стыках, подошел поезд. Вагоны были полны, даже на крышах сидели вооруженные люди. На открытой платформе стояло покрытое мокрым брезентом орудие.
На перрон выскочил офицер. Он что-то кричал, грозил кому-то. Люди заметались от вагона к вагону. В воздухе повисла брань. Где-то грянул выстрел...
Нюра робко прижалась к стене и не решалась подойти к поезду. «Еще побьют»,—думала она.
Раздался свисток, и поезд медленно отошел от перрона.
«Куда же теперь идти?»—спросила она себя и посмотрела по сторонам. Возвращаться домой, к тетке, было стыдно. Она была уверена, что теперь уже каждый знает о ее побеге и что ее совсем засмеют. Но выхода не было: оставалось либо ждать следующего поезда, либо идти домой. И то и другое казалось ей теперь одинаково невозможным.
В раздумье присела она на разбитый ящик. Как просто ей все казалось ночью. Думала: «Прибегу на станцию, сяду в поезд, доеду до города, найду Олю и буду жить, как она...» Вздохнула, поднялась и медленно пошла к выходу.
— Ты что здесь бродишь?—окликнул ее старик-сторож.
Нюра ничего не ответила и ускорила шаги. Она снова пересекла пустырь, снова пробиралась глухими улицами. Теперь навстречу ей все чаще стали попадаться станичники. Боясь встретить кого-нибудь из знакомых, она сворачивала из одного переулка в другой и сама не заметила, как очутилась недалеко от хаты Акимовны. Вошла во двор, постояла у дверей и робко постучала. Акимовна вышла, удивленно посмотрела на нее.
— Ты что?
Нюра не знала, говорить или не говорить правду. Наконец, решилась:
— Я от тетки ушла...
Путаясь и волнуясь, рассказала она Акимовне все. Та слушала, качала головой и все больше и больше хмурилась.
— Не дело,—наконец, сказала она.—Так нельзя. Плохо тебе в школе, а все-таки ходи в нее, перетерпи. И у тетки тебе плохо. Тоже перетерпи. А ко мне не бегай, я уже тебе раз об этом сказала. Иди, не бойся, ничего тебе не будет. Стисни зубы и жди, пока батька вернется.
— Я у вас хоть немножко посижу.
— Что ж с тобой делать? Сиди.
Когда Нюра вернулась домой, было уже часов одиннадцать. Ни тетки, ни матери она ни в чем не призналась. Сказала, что рано встала и ходила по улицам. Мать недоверчиво покосилась на нее и снова принялась журить. Но теперь она уже не кричала, а скорее упрашивала Нюру:
— Не дури, не гарцуй, как батька. Что взрослые делают — тебя не касается. Твое дело уроки учить да богу молиться да старших уважать.
Нюра равнодушно слушала все, что ей говорили. Ей хотелось одного: скорей бы уехала мать, скорей бы ушла на базар тетка, лишь бы остаться одной. В школу она уже опоздала и была рада хоть этому. «Стисни зубы,—вспомнила она слова Акимовны,—и жди».
XXXI
В первое же воскресенье Карповна снова приехала в станицу. Она встретила Нюру без упреков. Сказала только:
— Ну что, коза?
Ласковый голос матери тронул Нюру, но еще слишком остра была обида, и она ответила холодно:
— Здравствуйте!
Потом стало жалко мать, и она добавила мягче:
— На базар приехали?
— Нет... Так... Тебя проведать.
Мать солгала, постеснялась сказать правду и покосилась на кошолку, оставленную ею у дверей. В ней лежали яйца. Это Марина опять послала ее торговать.
— Так, дочка, так...—стараясь не глядеть на Нюру, она набросила на кошолку платок.—А тетя где?