Девушка с хутора
Шрифт:
— Ну,—Акимовна ласково посмотрела на Нюру,—я от хворобы святое слово знаю... Во имя отца и сына и святого духа...
Она опустила в миску с водой свои сухие старческие пальцы. Лицо ее стало строгим и суровым.
— Бабушка,—тихо сказала Нюра,—я боюсь—бог накажет.
Я, бабушка, не больная. Только не говорите тете, она мне, не знаю, что сделает. У меня ничего не болит.
Акимовна в недоумении посмотрела на нее.
— Я вас знаю,—еще тише прошептала Нюра.—Скажите — Оля жива-здорова?
Акимовна
— Не бойтесь. Я никому не скажу. А вы объясните мне,— она придвинулась вплотную к Акимовне,—Оля про отца тоже ничего не знает, как и я про моего батьку?
— Тише! Не надо!—Акимовна снова покосилась на дверь.— Придешь ко мне... А здесь—не надо.
Она еще раз испытующе оглядела Нюру, погладила ее по голове и, погрозив пальцем, повторила:
— Не надо, деточка. Слушайся меня.
За дверьми раздался шорох, Акимовна засуетилась и, изменив, голос сказала громко:
— Вот и всё. Теперь перекрестись и будешь здорова. Ты— молоденькая, болеть тебе не нужно, только ноги не промачивай, а на ночь выпей горячего чайку с малинкой. Есть у тети малинка?
С этими словами она открыла дверь и позвала тетку. Та вошла, держа в руках кусок сала и два яйца.
— Возьмите, Акимовна, спасибо вам.
— И вам спасибо.
Она быстро собралась и, украдкой взглянув на Нюру, ушла.
Тетка бережно слила воду из миски в бутылку и поставила ее за икону. Полотенце сложила и заперла на замок в скрыню.
— Может, кушать хочешь?
— Нет,—ответила Нюра.—Я полежу. Мне уже лучше...
— Вот видишь, что значит святая молитва. Бог—он милосердный. А большевики что болтают? Говорят—бога нет. Бессовестные!
Нюра задумалась. Потом сказала решительно:
— Батька мой большевик... Только ведь он бога не забыл. А мама что сделала? Тетя, вы знаете—ведь фенькину мать арестовали! Я видела, сама видела, как ее вели.—И крикнула на всю хату:—За что? За что ж ее мучают?
— Сама видела? Где ж ты такое видела? Ну? Где это было?—тетка засуетилась, глаза ее были полны жадного любопытства. Она несколько раз переспросила Нюру обо всех подробностях встречи, потом укоризненно покачала головой.
— Глупая ты. Принимаешь все близко к сердцу. За всеми арестованными не наплачешься. Кто она тебе—фенькина мать-родня? Посидит, не умрет.
И начала она длинные разговоры о большевиках. Все пороки, какие только можно выдумать, она приписала им. И закончила со злобой:
— Поперебить их всех, туда им и дорога.
Нюра глянула на нее в упор.
— И батю?
— Дура!—только и нашла что ответить тетка.
А потом мягче:
— Раз больная—лежи и не разговаривай.
— Не больная я,—Нюра вскочила.—Ничего у меня не болит.
— А, не больная—значит бог помог. Завтра пойди в церковь да свечку поставь.
Нюра снова легла и, отвернувшись к стене, замолчала. До самых сумерек они больше не разговаривали.
Уже вечером Нюра сказала:
— Дайте гроши, в церковь схожу.
— Вот и умница,—обрадовалась тетка.
Нюра молча оделась, накинула на себя платок и вышла из хаты.
Уже вечерело. Она осторожно подошла к плетню, быстро перепрыгнула через него и, перебежав дашин двор, выбралась на глухую улицу. Оттуда, не разбирая дороги, по лужам, по грязи, пряча под платком лицо, пустилась прямо к безымянному переулочку, где жила бабка Акимовна. Постучала в дверь.
— Это я. Отворите.
В темной хате, почти не видя друг друга, вели разговор:
— Знаю, знаю,—Акимовна качала головой,—всё знаю. А ты будь осторожненькой. Потерпи пока. Гляди, что в станице делается. И молодежь и стариков на фронт гонят, значит—белым туго приходится. Сумные стали казаки... Ты еще молода, не видишь, не знаешь... Мать нехорошо делает, сама себе яму роет. Придут красные—спросят с нее.
— А Оля в городе? Как мне ее найти там?
— Зачем тебе?
— Надо... Может, кто поедет туда, так я ей передам чего-нибудь...
— Избави тебя бог! — испугалась Акимовна.—Ты и забудь про это. Ты без меня не смей ничего делать. Слышишь? Ты свою соседку Дашу жалей, она несчастная. Ох, боюсь, как бы с ее матерью опять чего не сделали. В Ивановской да в Стеблиевской снова над семьями красных издевались. Счастье еще, что мать не трогают... Зато красные ей спасибо не скажут.
— Лучше б трогали нас,—с горечью сказала Нюра.—Я как вспомню про Феньку... Ну, ладно... Побегу. До свидания, спасибо вам. А где в городе Олю искать?
— Нигде! — рассердилась старуха. И уже сама была не рада, что доверилась Нюре. — Много узнаешь — скоро состаришься, — пошутила она, а потом — строго: — Тебе ж к ней не ехать.
— Конечно, не ехать,—печально согласилась Нюра,—Я так спросила, для интереса... А вы олиному отцу родственница?
«Что она допытывается?—подумала Акимовна.—Может, подослал кто?» Она испытующе посмотрела на нее.
— Ты ко мне не ходи, а то твоему батьке беда будет. Ты батьку-то любишь?
— А то нет—искренне воскликнула Нюра.
— А мать?
— Мать? И мать люблю,—немного подумав, ответила она,— только мама моя... Ничего вы не знаете, бабушка, а мне так плохо, так плохо, что лучше бы я и не родилась на свет... Ну, спасибо вам, побегу.
Той же дорогой она вернулась домой.
— Помолилась?—спросила тетка.
— Помолилась...
— Ну, и хорошо. Вот тебе и радость бог послал: мать с хутора приехала.
— Мама?
Нюра растерялась. «Что я ей скажу? Что я ей скажу? Может, притвориться, что ничего не знаю?..»