Девушка с хутора

Яковлев Полиен Николаевич

— Так... Соскучилась...

— А про батьку твоего ничего не слышно?

— Ничего.

Скрипнул ставень, и они сейчас же умолкли.

— Ветер, кажется, — наконец, сказала негромко Нюра.

— Не люблю, когда ночью ветер, так и кажется: что-нибудь Такое...

— А дома как? — спросила из темного угла мать.

— Мама? Она все бранит и бранит батю. А Марина—та такая теперь важная... И гости у нее каждый день: то Костик с офицерами заявится, то еще кто-нибудь. Вина напьются, оседлают коней и ускачут пьяные, а как вернутся—всё

шепчутся да смеются. Шашки повынимают и ну их чистить, а мама видела, что те шашки в крови.

— А ты бы все-таки не ходила к нам. Хуже беды наживем.

— Скучно мне... И в школу теперь не велят...

Посидели, пошептались, и Нюра тихонько вернулась домой.

А утром мать снова принялась за свое:

— Сходи к Марине, спроси, не надо ли ей чего в станице. Поеду я завтра туда. Да поласковей говори, дура. Скажи — всю ночь плакала, что в школу хочется. Примут обратно — может, люди о нас говорить перестанут, а так мы у них, как бельмо на глазу. Слушайся меня, добра тебе желаю. Уже не маленькая, нянькаться с тобой никто не станет.

— Проси, не проси — один толк.

Но мать все же настояла на своем. Нюра пошла к Марине.

Та встретила ее, как всегда, ласково, с улыбочкой.

— Здравствуй, дивчина. Что невеселая?

— Так... Мама спрашивала: не надо чего в станице?

Марина подумала.

— Пусть кур моих на базар свезет, да пусть зайдет ко мне с вечера. — И снова — ласково: — А ты что теперь делаешь? Уже не учишься?

Наступила удобная минута попросить Марину. Нюра покраснела, опустила голову, стала рассматривать свои босые ноги.

— Ну? — Марина нетерпеливо повела плечами. — Чего же ты стесняешься? То была храбрая, а теперь, как молочко, скисла.

Нюру точно ударил кто. Она вскинула голову.

— Не учусь и не надо. Вас от этого лихорадка не схватит.

— Как?! — оторопела Марина.

На выхоленных щеках заиграл румянец, черные брови слегка сдвинулись. Она помолчала, потом снова улыбнулась, медленно окинула Нюру глазами и, смакуя каждое слово, сказала:

— Вижу, вижу... Дивчина ты — огонь. Подросла... Стала складная да красивая. Скоро замуж выдадим за богатого хлопца, за урядника. А может, не хочешь за урядника,—за красного комиссара хочешь? Чего раскраснелась, как роза?—И, довольная своей насмешкой, вдруг изменила тон и приказала строго;— Иди! Позови ко мне мать.

Вернувшись домой, Нюра с обидой крикнула:

— Идите скорей до своей царицы. Кур ее на базар повезете. Да смотрите, мама, не продешевите, а то... — Громко захохотала и вдруг, упав на постель, горько расплакалась:— Батя! Батя! Куда ж вы ушли!

Карповна растерянно посмотрела на дочь, нахмурилась и не знала — не то самой заплакать, не то накричать на нее. В конце концов только махнула рукой, вздохнула и проворчала тихо:

— Скаженная ты, что твой батька...

XXV

На рассвете Карповна ушла в станицу. Справившись там со своими делами, она забежала к сестре, где еще не так давно жила Нюра. Долго сетовала на свою судьбу, бранила и красных, и белых, жаловалась на Марину, на деда Карпо, на Нюрку, журила мужа.

— Ты бы к папаше сходила, поклонилась ему пониже,— посоветовала сестра.

Карловна безнадежно махнула рукой.

— Ходила уже. Он и раньше Степана за человека на считал, а теперь и вовсе от нас отказался. Пятнадцать лет попрекает мужем. И с Нюркой горе—из школы уволили. Сладу с ней нет. Такая гордячка! Что мне теперь делать — ума не приложу. Может, прямо до атамана пойти?

Долго взвешивали, обсуждали, прикидывали — не станет ли еще хуже, если пойти к атаману, наконец, решили;

— Будь, что будет!

Перекрестившись на образа, Карловна взяла кошолку и пошла. У ворот, где жил атаман, встретила Лелю.

— Здравствуйте, барышня.

Леля с любопытством посмотрела на нее. Спросила;

— К нам?

— К вам, деточка... Как живете?

— Спасибо... Только папа занят и мама занята.

Она медленно повернулась и вошла в калитку. Карповна растерянно посмотрела ей вслед. Однако Леля не выдержала: злое любопытство взяло верх. Обернувшись, спросила;

— Нюрка ваша что делает?

— За вами тоскует, — солгала мать. — Вы бы, барышня, попросили папу, она ж вам подругой была.

Увидя на глазах у Карловны слезы, Леля смутилась.

— Я не знаю как... Зайдите в кухню, подождите...

А дома сказала;

— Нюркина мать пришла клянчить.

Карловна с полчаса ожидала в кухне. Наконец ее позвали в комнаты. Атаман сидел на диване, ковырял в зубах спичкой. Рядом с ним, выпятив грудь, сидел Иван Макарович. У окна поправляла цветы атаманша. В двери заглядывала Леля.

— Здравствуйте,—Карповна низко поклонилась сначала атаману, потом его жене и гостю.—До вас пришла, до вашей милости.

— Вижу. Насчет дочки? Не могу. В школе мест нет,—коротко отрезал атаман.

— Ну, а твой вояка где?—расправляя усы, спросил Иван Макарович.—Может, он уже, прости меня господи, комиссар, всей Россией правит, а ты, его жинка, ходишь да кланяешься.

— Бог с вами, что вы... какой же он комиссар? Вот... как перед самим Христом-богом клянусь—заморочили ему голову большевики. Вы же знаете все наше семейство, и папашу моего знаете, и других родичей. А меня, видно, бог покарал.

— Это так,—играя костяной ручкой кинжала, заметил Иван Макарович.—Бог—он все видит, и его перст все указует, а кто перстом тем пренебрегает, тот сам себе могилу роет.

Карповна осторожно перевела взгляд на атаманшу, ища у нее поддержки, а та сказала:

— Наша Леля дружила с вашей Нюркой, мы ее даже к себе в дом пускали, а она кто его знает что о себе думала.

— Да дите ж,—попробовала Карповна заступиться за Нюру, но атаман перебил:

— Ты лучше скажи, с кем твой Степан на хуторе якшался.