Девушка в башне
Шрифт:
Вася молчала. Банник был слабее банника в Чудово, чем рыдающий домовой в
деревне Кати. Чуть плотнее пара с янтарным огнем. Кровь Васи оживляла чертей в Лесной
земле, когда Константин запугал людей. Но это угасание было не таким жестоким, и ему
было сложнее помешать.
«Это закончится, – подумала Вася. – Однажды. Этот мир чудес, где пар в купальне
может быть существом, говорящим пророчества. Однажды будут лишь колокола и вещи.
Черти станут туманом, воспоминаниями
Она подумала о Морозко, зимнем короле, что делал изо льда, что пожелает. Нет. Он
не пропадет.
Вася отогнала мысли, прошла к ведру воды и набрала черпак. В ее кармане была
корочка хлеба, и она положила ее вместе с веткой березы из угла перед живым паром.
Банник стал чуть четче.
Марья охнула.
Вася похлопала племянницу по плечу и отцепила ее ладошки от кафтана.
– Иди, он тебя не обидит. Прояви уважение. Это банник. Зови его дедушкой, ведь он
таким и является, или хозяином, ведь это его титул. Ты должна давать ему березовые
ветви, горячую воду и хлеб. Порой он предсказывает будущее.
Марья сжала розовые губы, а потом красиво присела в реверансе, немного
пошатнувшись.
– Дедушка, – прошептала она.
Банник молчал.
Марья робко шагнула вперед и предложила примятый кусочек печенья.
Банник медленно улыбнулся. Марья задрожала, но не сдвинулась. Банник взял
печенье туманными руками.
– Так ты меня видишь, – прошептал он шипением воды на углях. – Давно этого не
было.
– Я вас вижу, – сказала Марья. Она приблизилась, забыв о страхе, как умели дети. –
Конечно, вижу. Почему вы не говорили раньше? Мама говорила, вы не настоящий. Я
боялась. Вы предскажете будущее? За кого я выйду замуж?
«За сурового князя, как только у тебя пойдет кровь», – мрачно подумала Вася.
– Хватит, Маша, – сказала она. – Идем. Тебе не нужны пророчества. Ты еще не
выходишь замуж.
Черт улыбнулся с хитрым видом.
– Почему ей не нужно? Василиса Петровна, у тебя уже есть пророчество.
Вася молчала. Банник в Лесной земле сказал ей, что она сорвет подснежники зимой,
умрет по своему выбору и будет плакать по соловью.
– Я услышала его взрослой, – сказала она. – Маша – ребенок.
Банник улыбнулся, показав туманные зубы.
– Вот ваше пророчество, Марья Владимировна, – сказал он. – Я сейчас лишь сгусток,
ведь ваш народ верит в колокола и нарисованные иконы. Но я знаю немного: вы вырастете
далеко, и вы полюбите птицу сильнее матери, когда сменится время года.
Вася застыла. Марья покраснела.
– Птицу…? – прошептала она. – Никогда! Ошибаетесь! – она сжала кулаки. –
Заберите это.
Банник пожал плечами, едко улыбаясь.
– Заберите! – визжала Марья. – Забер…
Но банник посмотрел на Васю, и что–то мелькнуло в его пылающих глазах.
– До конца Масленицы, – сказал он. – Мы все будем смотреть.
Вася, злясь за Марью, сказала:
– Я вас не понимаю.
Но она говорила с пустым углом. Банник пропал.
Марья была потрясена.
– Он мне не нравится. Он говорил правду?
– Это пророчество, – медленно сказала Вася. – Оно может сбыться, но не так, как ты
думаешь, – нижняя губа девочки дрожала, темные глаза были большими и растерянными,
и Вася сказала. – Еще рано. Покатаемся?
Маша просияла.
– Да, – сразу сказала она. – О, да, прошу. Идем.
Легкомыслие дало понять, что Марье нельзя было кататься на коне по улицам. Вася
подумала, не ошиблась ли. Но она помнила, как любила ребенком кататься с братом,
подставляя лицо ветру.
– Идем со мной, – сказала Вася. – Будь рядом.
Они выбрались из купальни. Утро посветлело, и густые тени начали отступать.
Вася пыталась идти как смелый мальчик, хотя было сложно, Марья крепко сжимала
ее руку. Марья была пылкой, но из дворца отца выходила только в церковь, окруженная
женщинами матери. Даже идти по двору без окружения было бунтом.
Соловей стоял в загоне с горящими глазами, нюхал утро. Вася подумала на миг о
длинноруком существе с жесткой бородой, что сидело и вычесывало гриву коня. Но
колокола прозвонили утреню, Вася моргнула, и там никого не было.
– О, – Марья застыла. – Это твой конь? Большой.
– Да, – сказала Вася. – Соловей, это моя племянница. Она хочет на тебе покататься.
– Уже не очень, – Марья смотрела на коня с тревогой.
Соловей любил детей – или его поражали создания, что были намного меньше него.
Он подошел к ограде, выдохнул теплом в ее лицо, опустил голову и поймал губами
пальцы Марьи.
– О, – сказала Марья новым голосом. – О, он очень мягкий, – она погладила его нос.
Соловей радостно дернул ушами, и Вася улыбнулась.
«Только пусть не пинается, – сказал Соловей. Он тянул Марью за волосы, и она
хихикала. – И не дергает гриву».
Вася передала его слова и подняла Марью на забор.
– Ему нужно седло, – сообщила нервно девочка, вцепившись в ограду. – Я видела,
как катаются люди моего отца. У всех есть седла.
– Соловей их не любит, – возразила Вася. – Залезай. Я не дам тебе упасть. Или
боишься?
Марья задрала нос. Неловко из–за юбок, она перекинула ногу и села, плюхнулась на