Девушка в башне
Шрифт:
свете костра. Это можно говорить? Брату–монаху?».
– Я не могу рассказать тебе всего, – прошептала она. – Я сама понимаю с трудом.
– Тогда, – сухо сказал Саша, – мне верить отцу Константину? Ты ведьма, Вася?
– Н–не знаю, – честно и с болью сказала она. – Я рассказывала тебе, что я могу. И я
не врала. И не вру сейчас. Просто…
– Ты каталась одна по Руси, одетая как мальчик, на лучшем коне, что я видел.
Вася сглотнула, искала ответ, но нашла
– У тебя сумка, полная вещей для пути, даже немного серебра. Да, я видел. У тебя
нож из хорошей стали. Где ты это взяла, Вася?
– Хватит! – закричала она. – Думаешь, я хотела уходить? Думаешь, я всего этого
хотела? Мне пришлось, брат, пришлось.
– И? Что ты мне не рассказываешь?
Она молчала. Она думала о чертях, о ходячих мертвецах, о Морозко. Слова не шли.
Саша издал звук отвращения.
– Довольно, – сказал он. – Я сохраню твой секрет, хоть мне и сложно, Вася. Я все
еще сын своего отца, хоть больше его не увижу. Но я не должен доверять тебе или
потакать твоим прихотям. Посол татар – не бандит. Ты не будешь больше обещать службу
великому князю, и перестань врать и говорить, когда нужно молчать. Может, так ты
проживешь неделю в таком облике. Это все, что должно тебя беспокоить.
Саша изящно выпрыгнул из загона.
– Куда ты? – глупо крикнула Вася.
– Отведу тебя во дворец Ольги, – сказал он. – Ты сказала, сделала и увидела
достаточно для одного вечера.
Вася замешкалась, возражения заполнили горло. Но один взгляд на его напряженную
спину сказал ей, что он не услышит их. Тяжело дыша, Вася коснулась шеи Соловья на
прощание и пошла следом.
17
Разбойница Марья
Комната Васи в мужском крыле была маленькой, но теплой и куда чище, чем любая
комната во дворце Дмитрия. Немного горячего вина было на печи рядом с горкой блинов,
их немного погрызла пробегавшая мышь.
Саша довел ее до порога, сказал «Бог с тобой» и ушел.
Вася опустилась на кровать. Звуки праздника доносились в узкое окно. Она ехала
каждый день неделями, терпела бои и болезнь, она жутко устала. Вася заперла дверь,
сняла кафтан и сапоги, съела и выпила угощения и забралась под одеяла.
Хотя одеяла были тяжелыми, а печь источала тепло, она дрожала и не могла уснуть.
Она снова и снова ощущала вкус лжи на языке, слышала низкий голос отца Константина,
говорящий ее брату и сестре почти правду. Она снова слышала боевой клич главаря
бандитов, видела вспышку его меча в свете луны. Шум Москвы и ее блеск ошеломляли ее,
она не знала, какой была правда.
Вася все же задремала. Она резко проснулась в тишине после полуночи. Воздух был
с привкусом влажной шерсти и благовоний, и Вася ошеломленно смотрела на потолок,
желая ощутить свежий зимний ветер.
А потом она затаила дыхание. Кто–то где–то плакал.
Плакал и шел, и звук был все ближе. Всхлипы иголками пронзали дворец Серпухова.
Вася, хмурясь, встала на ноги. Она не слышала шаги, только всхлипы.
Ближе.
Кто плакал? Вася не слышала шагов или шороха одежды. Женщина плакала. Какая
женщина пришла бы сюда? Это была мужская часть дома.
Ближе.
Всхлипы затихли у ее двери.
Вася едва дышала. Так мертвая приходила в Лесной земле и просила впустить из–за
холода.
«Чепуха, тут нет мертвых. Медведь скован».
Вася набралась смелости, вытащила ледяной нож, пересекла комнату и приоткрыла
дверь.
На нее смотрело лицо, близко к двери: бледное и любопытное лицо с улыбкой.
«Ты, – зло пробормотало оно, – прочь отсюда…».
Вася захлопнула дверь и рухнула на кровать, сердце колотилось. Гордость – и
желание тишины – подавила ее крик, хотя дыхание вырывалось с шумом.
Она не заперла дверь, и та медленно приоткрылась.
Там ничего не было. Только тени и свет луны.
«Что это было? Призрак? Сон? Боже, помоги».
Вася долго смотрела, но ничто не двигалось, не было звуков в темноте. Она собрала
смелость, встала, пересекла комнату и заперла дверь.
Она долго засыпала снова.
* * *
Василиса Петровна проснулась в первый день Масленицы затекшей и голодной,
недовольной и возмущенной, увидев большие темные глаза над собой.
Вася моргнула и притянула к себе ноги, напряженная, как волк.
– Здравствуй, – сказала хозяйка глаз. – Тетя. Я – Марья Владимировна.
Вася охнула, попыталась изобразить возмущение старшего брата. Ее волосы все еще
были спрятаны под капюшоном.
– Это неприлично, – скованно сказала она. – И я твой дядя Василий.
– Нет, – сказала Марья. Она отошла и скрестила руки. Ее сапожки были вышиты
алыми лисами, с темных волос свисала шелковая лента с серебряными кольцами. Ее лицо
было белым, как молоко, а глаза – как дыры в снегу. – Я ходила за Варварой вчера. Я
слышала, как матушка все рассказала дяде Саше, – она окинула Васю взглядом, сунув
палец в рот. – Ты моя страшная тетя Василиса, – добавила она, пытаясь изобразить