Девушки, согласные на все

Царева Маша

– Он был моим учителем химии, – закинув одну тощую ногу на другую, томно вещала подруга. – Он поимел меня прямо на лабораторном столе. Я с ним почти два года встречалась, потом, конечно, бросила. Он же старый.

Ева относилась к «охотничьим байкам» подруги с известной долей снисхождения. Иногда Майка, что называется, зарывалась. Вместо учителя химии в ее рассказах вдруг всплывал иной, как она выражалась, дефлорант: сосед по лестничной клетке, знаменитый оперный певец или – об этом Майя говорила интимным полушепотом – итальянский красавец миллионер, предложивший ей руку и сердце с «Роллс-Ройсом» в придачу и наткнувшийся, естественно, на самый решительный

отпор.

Интересно, что сказала бы Майка, узнав о необычном Евином приключении? Непрошеное цыганкино предсказание, неловкая попытка свести счеты с вдруг показавшейся лишней жизнью и – чудесное спасение. Прямо как в сказке или любовном романе – ее спас мужчина, молодой, богатый, красивый. И теперь… Ева прекрасно понимала, что должно произойти между ними теперь. Во всяком случае, такой финал был бы продиктован законами жанра.

…Ева обнимала подушку, словно это был он, Филипп. Внезапно руки ее наткнулись на что-то странное на ощупь, словно живое. Она отдернула руку, словно к змее прикоснулась. Под подушкой кто-то был. Но это бред, полный бред! Если бы Филипп держал дома животных, то она, разумеется, заметила бы их раньше. Но что же это?

Она аккуратно подняла подушку и рассмеялась. Парик. Парик из натуральных волос, явно очень дорогой, потому что выполнен настолько естественно, что скорее напоминает скальп. Она взяла его в руки. Облегчение сменилось настороженностью. А что же, собственно, парик этот делает под подушкой ее любимого мужчины? Господи, неужели он «голубой»? Или его забыла одна из любовниц Филиппа? Но если так, то зачем его под подушкой-то держать? Насколько Ева знала, мужчины обычно брезгливо относятся к подобным женским ухищрениям. Она вздохнула и убрала парик на место. Ничего не поделаешь, придется деликатно его об этом расспросить.

Сначала Еве показалось, что комната не обставлена. Кровать, прозрачный миниатюрный столик возле нее, музыкальный центр, стоящий прямо на полу, – вот, пожалуй, и все. На столике – кипа потрепанных журналов. Она небрежно пролистала глянцевые странички и обмерла. Порнография. Ей однажды приходилось видеть подобное издание – его принес на урок один из одноклассников, – уж непонятно, где он мог раздобыть такую «клубничку» в провинциальном захолустье. С первого взгляда журналы выглядели как однояйцевые близнецы. Все одно и то же – подернутые томной поволокой глаза, похотливо приоткрытые рты, эрегированные фаллосы крупным планом да забрызганные спермой женские лица. Но, приглядевшись внимательнее, Ева поняла с ужасом, что это издание все-таки отличается от того, что она когда-то тайком, смущаясь и стыдясь, листала на уроке под партой.

Моделями этого журнала были совсем молоденькие девушки. Да какие там девушки – девчонки! Двенадцатилетние Лолиты! Их щеки были еще по-детски пухлыми, их маленькие груди с розовыми аккуратными сосками не требовали бюстгальтера. Некоторые были сильно накрашены и оттого смотрелись взрослее. Но на развороте была напечатана фотография рыжей худенькой девочки, телосложением напоминающей ощипанного цыпленка. Она лежала на лужайке, широко раздвинув ноги, и непринужденно улыбалась в объектив. На вид ей было лет девять.

Ева захлопнула журнал. У нее горели щеки. Неужели мужчину ее мечты волнуют малолетки?! Неужели он извращенец, по которому плачет тюрьма? Неужели он из тех, кто поджидает возле школы легкомысленных шестиклассниц?! За что, за что ей такое? Впрочем, возможно, журнал попал к нему случайно… Уж кому, как не Еве, верить в случайности!

Кое-как она сумела договориться со своим внутренним

голосом, вопящим об опасности. Но все равно настроение немного испортилось. Она вернулась на кухню и залпом выпила стакан ледяного молока.

– Жаль, что со мной нет Майки, – вслух задумчиво сказала Ева. – Майка точно сообразила бы, как стоит поступить.

Вздохнув, она решила продолжить осмотр. Когда она заглянула в один из зеркальных, встроенных в стену шкафов, у нее вдруг возникло странное ощущение, что за ней наблюдают. Ева даже быстро захлопнула дверцу, но потом сообразила, что это глупо: в квартире же нет никого, в этом она была уверена. Конечно, вполне возможно, что в доме у Филиппа установлены видеокамеры. Но в таком случае уже не изменишь ничего – все равно на пленке будет прекрасно видно, что она посмела открыть шкаф.

– Глупости какие! – воскликнула Ева. – Ну зачем нормальному человеку устанавливать в своей квартире, где он к тому же живет один, камеры! Квартира ведь не супермаркет. К тому же это стоит уйму денег…

Хотя то, что Филипп деньги не считал, было сразу понятно – стоило только посмотреть на его одежду. Похоже, он был модником – свитера, джинсы, строгие костюмы, кожаные и бархатные пиджаки, дорогие туфли – на каждой вещи Ева обнаружила логотип, свидетельствовавший о том, что куплена она не на вещевом рынке.

Она раздвинула вешалки и поняла вдруг, откуда возникло ощущение чьего-то присутствия. Фотоаппарат. Огромный, на массивной треноге, фотоаппарат стоял в шкафу. Объектив уставился прямо на нее, на Еву. И ей отчего-то стало не по себе. «Наверное, я не модель от природы, – решила она наконец. Хотя ей понравилось позировать Филиппу, и, кажется, он ее даже похвалил – из вежливости, должно быть. – Но зачем ему столько фототехники?» – пожала плечами она.

Ева прекрасно понимала, что ведет себя не совсем прилично. И если он вдруг застанет ее за этим занятием, мало ей не покажется. Скорее всего, мужчина ее мечты просто выставит ее вон, даже не разобравшись, в чем дело. И будет совершенно прав. Но она ничего, ничего не могла с собою поделать. Ей до навязчивого зуда в ладонях хотелось прикасаться к его вещам, ей хотелось узнать как можно больше о его жизни – той жизни, которой он, судя по всему, не слишком желал с нею делиться. И она запускала руки в его карманы, выдвигала ящики и раздвигала вешалки – сама не зная, чего именно ищет. В одном из карманов Ева обнаружила несколько мятых, изрядно засаленных стодолларовых купюр.

– Хорошо живем! – присвистнула она, убирая деньги обратно. Хотя вполне могла бы присвоить их себе – хозяин явно о них забыл. Купюры лежали в летнем, по-модному мятом льняном пиджаке, а на улице – почти зима… Но Ева не воровка. Любопытная не в меру – да! Но не воровка.

В очередном кармане рука вдруг наткнулась на какой-то плотный бумажный прямоугольник. Ева машинально извлекла его на свет – это оказалась фотография, черно-белая и, по-видимому, довольно старая. Снимок немного пожелтел от времени и слегка потрескался по краям. Наверное, он был напечатан на не слишком качественной бумаге. Она посмотрела на снимок, и сердце у нее опустилось. Нет, ничего такого там не было. Просто женское лицо. Вдобавок – не слишком красивое: темноволосая девушка с острыми скулами, черными глазами и узкими жесткими губами с легкой полуулыбкой смотрит в объектив. В ней нет ничего, ровным счетом ничего особенного. Кроме выражения лица. Такое лицо бывает только у влюбленных. Оно красиво, несмотря на не очень правильные черты. Оно светится. А в глазах – игра, намек на секс, ирония…