Девушки, согласные на все
Шрифт:
– Пробные снимки? – нахмурилась Эмма. – Ты ничего не говорил о том, что снимки будут пробными. Ты обещал, что заплатишь мне пятьдесят долларов за фотосеанс.
– Не за фотосеанс, а за фотосессию, – мягко поправил он. – Это нужно для того, чтобы потом снимать тебя на видео.
– Видео? – тупо повторила девочка, и Филипп тоскливо прикинул, не может ли оказаться, что она «под таблеткой». Круглые голубые глаза Эммы были какими-то стеклянными, что могло означать равно как наличие в ее организме наркоты, так и отсутствие в ее голове каких-либо мыслей.
…Однажды он вляпался в неприятнейшую историю с одной из своих моделей, кажется, звали ее Банни – то есть таким был ее псевдоним для кино. Он всегда знал, что Банни эта – наркоманка, причем не просто наркоманка, а давно
Иногда Банни, прервав съемку, убегала в туалет, прихватив свою объемистую джинсовую сумку. Возвращалась она через несколько минут в благостном настроении, с остановившимся взглядом, готовая «любить и быть любимой». И все сразу понимали: укололась. А однажды она из туалета не вернулась. Ее партнеру было все равно, он сидел на краю кровати и безостановочно курил. А Филипп только минут через двадцать спохватился.
Дверь в туалет оказалась запертой, и им пришлось ее ломать – Филиппу и встревоженному актеру, на котором из одежды был только ароматизированный презерватив. Банни лежала на полу и выглядела как надувная кукла из секс-шопа, сделанная из неестественно желтой резины, – с круглым разинутым ртом, с распухшими ногами. Филипп тупо смотрел на эту куклу, которая еще пятнадцать минут назад хрипло смеялась, курила дешевые ментоловые сигаретки и занималась любовью перед камерой. А актер засуетился, бросился к «кукле», с тошнотворным причмокиванием прилип к ее распахнутому рту. Филипп не понял даже сначала: то ли пытается сделать искусственное дыхание, то ли некрофил. Ему-то сразу было ясно, что Банни мертва.
Кое-как он заставил актера одеться, потом спешно спрятал в шкаф камеру и осветительные приборы, потом они вместе одели Банни и только после этого вызвали «Скорую». Все прошло гладко, ни у врачей, ни у милиции вопросов не возникло, когда они увидели ее руки в расползшихся фиолетовых синяках. Филипп тогда так перенервничал, что поклялся самому себе больше никогда не иметь дела с наркоманками…
– Ты не под кайфом? – на всякий случай спросил он, улыбнувшись при этом, чтобы, если Эмма вздумает обидеться, перевести все в милую шутку.
– Нет, – ответила она. – Я вообще не употребляю.
– Умница. Я сразу понял, душа моя, что из тебя вполне может получиться звезда жанра… Ладно, чаю хочешь?
– Хочу, – обрадовалась девчонка, подскакивая на кровати. Она и не подумала прикрыться простыней; пока он наливал в чашку горячий клубничный чай, ее полная грудь колыхалась где-то на уровне его ладоней. Видимо, Эмма рассчитывала стать его любовницей – он знал, что ей негде жить.
Филипп усмехнулся – едва ли он мог понравиться ей сам по себе. На фоне ее розового детского румянца, младенчески пухлых щек и рыжих влажных завитков у лба он, в своем маскараде, смотрелся почти стариком: темные небольшие глаза над широкими «монголоидными» скулами, узкие губы, длинные волосы, черные с проседью, – которые он обычно собирал в небрежный хвост. А еще – мягкий голос, тихий смех, вкрадчивые интонации и манеры, исполненные старомодных оборотов. На вид ему было сорок пять – пятьдесят лет.
– Так что ты там говорил о видео? – вспомнила вдруг Эмма.
– Я покажу фотопробы клиенту, – терпеливо объяснил он. – Он выберет девушку, и она будет сниматься в фильме. Уверен на сто процентов, душа моя, что ты этой девушкой и окажешься.
– А можно на других посмотреть?
– Нельзя, – он шлепнул ее по носу, а она натянуто рассмеялась и сделала вид, что хочет укусить его за палец.
На какое-то мгновение чувство жалости, острое, как наточенный нож, больно шевельнулось у него внутри. Он словно увидел себя со стороны – взрослый, опытный,
Филипп подобрал эту девочку накануне, на площади трех вокзалов. Он выскочил из машины за сигаретами. Было очень холодно, ледяная морось терзала лицо, он раздраженно отпихивал локтями прохожих, не глядя в их лица. Но эту девчонку почему-то сразу заметил. Может быть, оттого, что куртка у нее была красной – она выглядела ярким пятном на фоне черно-белого фильма. А может быть, и оттого, что одета она была легко, не по погоде. Куртенка эта тонкая – из рукавов чуть ли не по локоть торчат красные мокрые руки, юбка плиссированная, словно от школьной формы. Она была похожа на сказочную Ассоль – все в видимую только ей даль смотрела сквозь толпу. Он подошел к ней, но почему-то был уверен, что девчонка не пожелает с ним разговаривать – такой юной и решительной показалась она Филиппу в тот момент. Но когда он предложил ее подвезти, девушка заулыбалась, подняла с земли свой старомодный матерчатый чемодан и впереди него побежала к его гордости – спортивной «Мазде», бросив на ходу, что зовут ее Эммой. Разумеется, в машине оказалось, что подвозить ее некуда. Она посмотрела на него своим взглядом сказочной Ассоль, и Филипп понял, что если он вдруг предложит ей ужин и ночлег, то она не откажется – скорее наоборот.
За ужином, состоящим из покупных пельменей с майонезом (Филипп не любил их баловать деликатесами), Эмма, вздыхая, рассказала ему нехитрую историю. Мол, приехала она из какого-то Задрипанска, думала, что ее возьмут на работу моделью, моделью ее не взяли, и вот она собралась обратно в Задрипанск, а на вокзале у нее украли кошелек. Филипп ни одному слову не поверил, но спорить не стал – в конце концов, ему было все равно, кто она и откуда, главное – согласится ли и во сколько ему обойдется?
Он добавил в ее чай несколько капель третьесортного палаточного коньяка, и после пятой чашки осторожно заговорил о фотографиях. То есть сначала он показал ей свежий номер «Хастлера», на развороте которого красовалась знаменитая американская порномодель, и, как бы между прочим, упомянул, что модель эта является хорошей его знакомой и зарабатывает несколько десятков тысяч долларов за одну съемку. «Конечно, достигла она всего этого не сразу, – вкрадчиво врал Филипп, искоса наблюдая за девчонкой. – Вообще-то, она русская эмигрантка. Сначала снималась в России, а я, между прочим, был ее первым фотографом… Кстати, в порнобизнесе сейчас так не хватает свежих лиц. Я как раз ищу девушку, будущую звезду, для съемки. Но все это так сложно…» – нахмурившись, он умолк, отметив про себя, что Эмма попалась на крючок. Впрочем, другого он и не ожидал от девицы, скитающейся по вокзалам и усевшейся в авто к первому попавшемуся мужчине.
Эмма принялась расспрашивать его: сколько получают начинающие порномодели за съемку и много ли в Москве для них работы. Красавицы ли эти девушки, и как смотрелась бы на их фоне она. Многие ли из них благополучно уезжают за границу, чтобы в один прекрасный день зазвездить на развороте «Хастлера». Она даже моральный аспект затронула: не считает ли Филипп, что порномодель и проститутка – это одно и то же. «Что ты, конечно, нет, – серьезно ответил он, а потом, подумав, весело рассмеялся, чтобы она поняла, насколько наивным кажется ему ее вопрос: – Порнография – это искусство, далеко не каждая девушка может стать порноактрисой. Надо быть красивой, сексапильной, талантливой, трудолюбивой и иметь нечто такое особенное… какой-то блеск в глазах, что ли…» – с этими словами он задумчиво уставился на нее, уверенный, что сейчас она наконец согласится. Но Эмма продолжала расспрашивать его, они проговорили почти всю ночь, и только когда пасмурное небо за окном посинело и на его фоне стали четко видны силуэты московских крыш – только тогда она наконец сказала: «Ну хорошо… Пожалуй, я тоже хочу попробовать!» Филипп ласково погладил ее по волосам, а сам подумал: «Какие же все-таки бабы продажные! И Эмма эта, и даже… нет, я не буду о ней больше вспоминать… И даже Азия…»