Девушки выбирают героев
Шрифт:
– Не совсем. Стоматологом будет. Неплохо, Женька. Свой хирург у нас уже есть, будет и стоматолог!
– Жаль, психиатра нет и гинеколога, – усмехнулась Женя.
– У тебя что, проблемы? – удивилась Люда. – Если по женской части, то я могу…
– При чем тут я! – прервала ее Женя. – Николаевых жалко. Кого им Валькина дочка родит?
– Может, все нормально будет?
– Хорошо бы… – Женя встала со скамейки, посмотрела на памятник Ленину и рассмеялась: – А помнишь, Люда, насколько мы были уверены, что Владимир Ильич в своем развевающемся пиджачке будет стоять тут вечно?
– Помню. Он и стоит.
– Только нынешние дети
– И что! Другое время – другие кумиры.
– Ну ладно, Люд… Я, пожалуй, пойду, – сказала Женя, глядя на старый, слегка позеленевший памятник. Потом перевела взгляд на Никольскую, добавила: – Сергею привет передавай, – и пошла к дому.
– Погоди, – остановила ее Люда.
Женя обернулась. Никольская встала со скамейки, порылась в сумочке и, не говоря ни слова, протянула ей ключи. Женя подержала на ладони связку из двух ключей и брелока в виде кораблика со шпиля Адмиралтейства. Не больше двух минут она размышляла, стоит ли ей их брать, потом быстро сунула ключи в сумку и пошла прочь, не оглядываясь на Люду.
Летний вечер был теплым и слегка влажным. Солнце, которое уже совсем опустилось за горизонт, испускало последние карамельно-оранжевые лучи, и город был окутан нежнейшей золотистой дымкой. Жители Колпина высыпали на улицу, несмотря на позднее время. Не так уж часто выпадает такая умиротворяющая погода, а потому надо этим пользоваться, тем более что завтра суббота и можно будет подольше поспать.
Женя шла мимо здания бывшего колпинского банка, нынче превращенного в комиссионный магазин, и думала о том, что пути господни воистину неисповедимы. Ну разве могла она предположить, что ее Сергей уйдет не к кому-нибудь, а к той самой девочке с розовым шрамиком, которой она всегда завидовала в детстве. «Зима-лето-попугай, наше лето не пугай»… «Море волнуется раз…», «Штандер-штандер, Люда!»… Детство безвозвратно прошло, а Никольской Женя по-прежнему завидует. Ей сейчас возвращаться в квартиру с излишне широкой для нее одной супружеской кроватью, а Людмилу встретит у порога и нежно обнимет Сергей. Ей ли, Жене, не знать, как он умеет это делать…
Тряхнув головой, чтобы поскорей отогнать от себя видение бывшего мужа с вечной красавицей Никольской, Женя быстро перешла мост. Когда она уже собиралась свернуть во двор своего дома, вдруг увидела маршрутку, направляющуюся в сторону улицы Ижорского Батальона. «Судьба», – подумала она и подняла руку. «Газель» лихо и так точно затормозила, что дверь в салон пришлась как раз против Жени. Она забралась в маршрутку и, уткнувшись в окно, задумалась. Она едет к НЕМУ. А что она скажет, когда уже были произнесены слова прощания? Нужна ли она ему? И вообще, дома ли он сейчас, после того что произошло в ЗАГСе?
Женя с удовольствием ехала бы и ехала, бесконечно взвешивая все «за» и «против», но расстояния в их городке слишком коротки. Ей пришлось выйти из маршрутки и опять положиться на судьбу. К Сашиному дому Женя специально шла очень медленно, то и дело оглядываясь на проезжую часть, не покажется ли из-за угла какой-нибудь автобус или еще одна маршрутка, чтобы тут же, не медля, юркнуть в открытую дверь и поехать домой. Может быть, на ее долю уже достаточно приключений? В конце концов, у нее больной сын, которому вскоре предстоит еще одна операция… И потом Таня теперь постоянно живет вместе с ними. Возьмет да и преподнесет ей внука…
Лифт в подъезде Ермоленко чересчур быстро
Женя подкинула в руке и чуть не уронила связку, успев ухватиться за один ключ. «Судьба», – второй раз за сегодняшний вечер подумала она и, больше не размышляя, вставила этот ключ в скважину верхнего замка. Он легко повернулся, и дверь открылась.
– Опять ты? – услышала она из кухни Сашин голос. – Ну неужели не можешь оставить меня… Хотя бы сегодня…
Саша выскочил в коридор и остолбенел, увидев Женю.
– Ты?? – удивился он и разразился неприятным раскатистым смехом. – Женщины почему-то обожают воровать мои ключи, – сказал Ермоленко, и Женя поняла, что он пьян.
Она прошла мимо него в кухню, чтобы проверить насколько. На столе стояли бутылка «Посольской», пустая больше чем наполовину, и наполненный до краев маленький граненый стаканчик. Никакой закуски не было и в помине. Женя бросила сумочку на табуретку, быстро сполоснула руки, открыла холодильник, достала кусок колбасы и три яйца.
– Нет… я не понимаю… почему ты лезешь в мой холодильник? – пьяно возмутился Саша.
– Тебе нужно поесть, – объяснила Женя.
Он тряхнул головой и заявил:
– Откуда ты знаешь, надо мне есть или нет?
– Догадываюсь, что надо.
– Если даже и так, то я сам могу приготовить… Мне тут всякие повара не нужны… – Он махнул рукой, и все три яйца оказались на полу, что очень ему понравилось, и он с вызовом сказал: – Вот так мы поступаем со всякими… поварихами, которые врываются…
Женя подтолкнула его к диванчику в углу кухни и велела не мешать. Саша хотел было встать, но ноги не слушались, он рухнул обратно, уронил голову на стол и затих. Женя убрала бутылку водки в шкафчик у другой стены. Содержимое стаканчика вылила в раковину. По кухне поплыл крепкий водочный дух. Женя поморщилась, решительно достала бутылку, снова налила стаканчик до краев и одним духом выпила. В горле сразу загорелось огнем, на глаза выступили слезы. И это было кстати. Поплакать сейчас не мешало бы, чтобы снять лишнее напряжение. Она выдавила на щеки несколько слезинок. Облегчения они не принесли. Женя откусила от куска колбасы и по-настоящему расплакалась. Потом, продолжая всхлипывать и вытирать лицо рукавом серого платья с погребальными черными пуговицами, принялась за уборку и приготовление яичницы из новых яиц.
Саша поднял голову на аппетитный запах и громкое шкварчание. Он опять удивился присутствию на собственной кухне плачущей Жени и спросил:
– Что случилось?
– Нас с тобой жалко, – ответила она и заливисто всхлипнула.
– Брось… так нам и надо, отвратительным людишкам… – Он посмотрел на нее уже более осмысленным взглядом и добавил: – Достань, пожалуйста, кофе… там, на полке, рядом с тобой…
Потом они ели яичницу с колбасой и пили кофе в полном молчании. Женя вроде бы прилично угостилась на свадьбе, но на нервной почве совала и совала в себя яичницу, чтобы рот все время был занят. Когда еда закончилась, они продолжали молчать. Первым сдался Ермоленко.