Девяносто третий год (др. перевод)

Гюго Виктор

— Мы искали вас и мы вас нашли. Вот шпага главнокомандующего. Все эти люди — ваши подчиненные. До сих пор я был их начальником; теперь я повышен в чине — я ваш солдат. Примите наше почтение, господин маркиз. Приказывайте, господин генерал.

Затем по данному им знаку, из леса вышло несколько человек, несших трехцветное знамя. Люди эти тоже поднялись на холм к маркизу и положили знамя у ног его. Это было то самое знамя, которое он только что видел сквозь деревья.

— Господин генерал, — сказал молодой человек, только что передавший ему шпагу и портупею, — это

знамя мы только что отняли у синих мундиров, засевших на мызе Эрб-ан-Пайль. Мое имя — Гавар, ваше сиятельство. Я — бывший крепостной маркиза Руари.

— Хорошо, — ответил старик и со спокойным и серьезным видом опоясался портупеей. Затем, вынув из ножен шпагу и размахивая ею над головой, он воскликнул: — Да здравствует король!

Все вытянулись в струнку, и по лесной чаще пронеслись торжествующие и грозные в одно и то же время крики: «Да здравствует король! Да здравствует наш маркиз! Да здравствует Лантенак!»

— Сколько же вас здесь всего? — спросил маркиз, обращаясь к Гавару.

— Семь тысяч. — Затем он продолжал, спускаясь с возвышенности, между тем как крестьяне раздвигали терновник, чтобы очистить проход Лантенаку: — Ничего не может быть проще, ваше сиятельство. Все это можно объяснить двумя словами: все ждали только искры. Прокламация республики, возвестив о вашем присутствии, подняла всю страну за дело нашего короля. Кроме того, нас уведомил о том гранвилльский мэр, который тоже на нашей стороне; это ведь он спас аббата Оливье. Нынче всю ночь из-за вас били в набат.

— Вот как! — проговорил маркиз.

— Поэтому мы к вам и явились.

— Вас, вы говорите, семь тысяч?

— Да, сегодня семь тысяч, но завтра нас будет пятнадцать. Столько должен поставить наш округ. Когда господин маркиз Анри де-Ларошжаклен отправился к католической армии, тоже целую ночь били в набат, и в одну ночь к нему примкнули десять тысяч человек только из шести приходов: Изернейского, Коркесского, Эшобруаньского, Обьесского, Сент-Обенского и Ниельского. У них не было пороха, но у одного каменщика обнаружилось шестьдесят фунтов, предназначенных для взрывных работ, и господин Ларошжаклен с этими припасами пустился в поход. Мы так и предполагали, что вы должны находиться где-нибудь в этих местах, и искали вас.

— Это вы атаковали синих на Эрб-ан-Пайльской ферме?

— Из-за ветра они не слышали набата. Они ничего не подозревали. Хозяева фермы, простые мужики, оказали им хороший прием. Сегодня утром мы окружили ферму. Все синие спали крепчайшим сном, и в один миг все было кончено. Кстати, я раздобыл там лошадь. Не соблаговолите ли сесть на нее, господин генерал?

— Пожалуй.

Один из крестьян подвел белую лошадь, покрытую кавалерийским чепраком. Маркиз, обойдясь без помощи, которую предлагал ему Гавар, вскочил на коня.

— Ура! — закричали крестьяне. (Нужно заметить, что этот английский возглас вошел в привычку среди прибрежного населения Бретани и Нормандии, находящегося в постоянных сношениях с островами по ту сторону Ла-Манша.)

— Где вы намерены учредить вашу главную квартиру, ваше сиятельство? — спросил Гавар, прикладывая руку к головному убору.

—

На первое время в Фужерском лесу.

— Это один из семи принадлежащих вам лесов, господин маркиз.

— Нам понадобится полковой священник, — сказал Лан-тенак.

— Да ведь у нас есть священник — Сент-Эрбрейский викарий.

— А-а! Знаю! Он не раз приезжал в Джерсей.

— Три раза, ваше сиятельство, — проговорил священник, выступая вперед из рядов повстанцев.

— Здравствуйте, господин викарий, — обратился к нему маркиз. — Вам теперь предстоит немало работы.

— Тем лучше, господин маркиз.

— Вам придется исповедовать немало народу, то есть тех, кто того пожелает. Насильно не заставишь.

— Господин маркиз, — возразил священник, — отец Гастон из Геменэ заставляет республиканцев исповедоваться.

— На то он и цирюльник, — презрительно заметил маркиз. — Смерть должна быть свободна.

В это время вернулся Гавар, уходивший для того, чтобы сделать кое-какие распоряжения.

— Господин генерал, — сказал он, — я жду ваших приказаний.

— Прежде всего — сборный пункт в Фужерском лесу. Пускай пробираются туда поодиночке.

— Я уже отдал на этот счет приказания.

— Вы, кажется, говорили мне, что жители Эрб-ан-Пайля хорошо встретили синих?

— Да, господин генерал, и я за это сжег ферму.

— А поселок вы также сожгли?

— Нет, ваше сиятельство.

— Сожгите и его.

— Синие пытались защищаться; но их было полтораста человек, а нас семь тысяч.

— Из какого они отряда?

— Из отряда Сантерра.

— А-а!!.. того самого, который командовал взводом во время казни нашего короля. Значит, это парижский батальон?

— Не батальон, а полубатальон.

— А как называется этот батальон?

— На знамени его, господин генерал, мы видели надпись: «Батальон Красной Шапки».

— Значит, дикие звери.

— Что прикажете сделать с ранеными?

— Добить.

— А с пленными?

— Расстрелять.

— Их около восьмидесяти человек.

— Так вот всех их и расстреляйте.

— В том числе две женщины.

— И их расстреляйте.

— И трое детей.

— Детей возьмите с собой. Там уж видно будет, что с ними сделать.

С этими словами маркиз погнал своего коня.

VII. Пощады не давать (лозунг коммуны)! Пленных не брать (девиз принцев)!

В то время, как все вышеописанное происходило в Танисе, нищий побрел по направлению к Кроллону. Он спускался в овраги и исчезал в темной глухой листве, невнимательный ко всему и внимательный к пустяку, как он сам о том объявил, скорее мечтательный, чем задумчивый, потому что у задумчивого есть впереди цель, а у мечтателя ее не бывает. Он брел, останавливался, перекусывал, где приходилось, щепоткой дикого щавеля, утолял жажду из ручья, порой прислушивался, когда доносился отдаленный шум, и затем снова отдавался ослепительному обаянию природы, подставляя лохмотья под яркие лучи солнца, прислушиваясь больше к пению птиц, чем к звукам людских голосов.