Девяностые годы

Причард Катарина Сусанна

Большинство старателей весело посмеивалось, вспоминая этот случай. Они были рады, что сэр Джон получил по заслугам. Вот была потеха, когда они, сами того не желая, напугали важного, толстого премьера и заставили его со всех ног бежать к поезду, а констеблю тоже пришлось отправиться восвояси вместе со своим дурацким ружьем. Да, было что вспомнить и над чем посмеяться недельку-другую.

Еще больший повод к шуткам и веселью дали южные газеты. Они вышли с сенсационными заголовками: «Буйство и мятежи в Калгурли», «Премьер подвергся нападению, нанесены серьезные увечья», «Ранение зонтом». Газеты восхваляли героическое поведение сэра Джона, отказавшегося пойти на какие-либо уступки перед лицом разъяренной черни, и печатали адресованные

ему поздравительные телеграммы. Приветствие мистера Мейтленда Брауна: «Черт возьми, я горжусь вами!» — долго со смехом повторяли на приисках и нередко провозглашали как тост за стаканом вина.

Но совсем уже комический вид приняла вся эта история, когда сэр Джон опроверг сообщения о нанесенных ему увечьях, а начальник полиции заявил, что демонстрация не носила характера мятежа и что, по его мнению, приисковый инспектор не имел достаточных оснований зачитывать закон о нарушении общественного порядка. Не было ни одного пострадавшего, никто не получил ни единой царапины. Наиболее опасным преступником оказался Джонни Джонсон, старый одноногий звонарь, которому было предъявлено обвинение в буйном якобы поведении, а именно в том, что он позволил себе кричать: «Не сдавайтесь, ребята! К чертям Собачьим Джона Форреста и всех таких скотов, как он! Долой навозную муху Хейра! К черту Морана!»

Сверх того Джонни обвинялся еще в том, что он ударил костылем лошадь констебля Уилэна. Джонни присудили к девяти месяцам каторжных работ во фримантлской тюрьме. Еще четверо были обвинены в буйном поведении или подстрекательстве к бунту. Один из них, желая доказать свое алиби, просил указать время, когда было совершено преступление, но судья, инспектор Хейр, ответил: «Я сам тебя видел, а когда — не важно».

Такого же заявления оказалось достаточно, чтобы засадить за решетку еще двоих старателей.

Однако когда Тому Дойлю и Билли Королю предъявили такое обвинение, им каким-то образом удалось оправдаться.

Но как бы там ни было, а к концу месяца «десятифутовая поправка» была отменена. А еще через неделю старателей, отбывавших заключение во фримантлской тюрьме, выпустили на свободу. И, наконец. Верховный суд, рассмотрев жалобу старателей, отменил все предписания, запрещавшие старательские разработки на айвенговском отводе.

Это была большая победа, и ее праздновали на каждом руднике, в каждом старательском лагере. Старатели толпами разгуливали по городу, смеялись, пели, угощали друг друга. Все перипетии борьбы — аресты, суды и пресловутый «мятеж» — припоминались снова и снова, и каждый раз это сопровождалось взрывами хохота. На митингах произносились речи в честь товарищей, отбывших наказание в тюрьме. Днем старатели уходили работать на свои участки, но после захода солнца все улицы и все трактиры в городе звенели от песен, смеха, веселых шуток. И, поднимая кружки с пивом, старатели провозглашали: «Черт возьми, мы гордимся вами!»

Была только одна причина для беспокойства, одно облачко, омрачавшее радость победы, одержанной старателями над золотопромышленными компаниями и правительством: сэр Джон Форрест объявил о своем намерении издать закон, который предоставит владельцам отводов контроль над всеми полезными ископаемыми их отводов с правом сдавать отдельные участки земли в субаренду по системе издольщины.

— Ну, если только он это сделает, — говорил Динни (и тысячи старателей и горняков думали то же), — борьба начнется сызнова.

Но как-никак старатели вышли победителями в первом раунде и считали, что пока можно и повеселиться.

Глава LIV

Новый закон не заставил себя долго ждать; один из его параграфов гласил, что владелец отвода мог по истечении года получить свидетельство, запрещающее старателям доступ на его землю.

По старому законодательству владелец отвода получал право только на разработку жильных месторождений; россыпное золото продолжало оставаться достоянием любого человека, имеющего старательские права. Новый закон явно был издан в угоду спекулянтам акциями и лондонским дельцам. Он вырывал из рук старателей все плоды их победы, окончательно лишал их прав на россыпное золото и вынуждал снова подняться на борьбу.

Старатели были озлоблены и полны решимости. Они вовсе не собирались подчиниться такому самоуправству. Борьба началась снова.

На собрании союза старателей Мик Мэньон прочел постановление Верховного суда по делу Пэта Хьюза и Билла Брея: «Когда лицо, имеющее старательское свидетельство, предлагает владельцу отвода или его уполномоченным указать, согласно статьи 36-й Закона о добыче золота, место залегания жилы, указание каких-либо воображаемых границ не является достаточным, — должно быть точно определено место реального залегания. Если по истечении сорока восьми часов с момента вручения владельцу отвода письменного требования — указать местонахождение жилы — это не будет им сделано, лицо, имеющее старательское свидетельство, получает право доступа на отвод при условии выполнения им статьи 119 закона, которая гласит, что в случае, если право приступить к разработкам не будет за старателем признано, приисковый инспектор может быть приглашен для разрешения спора».

— Это постановление, — сказал Мик, — так же как и старое законодательство, говорит совершенно ясно о том, что всякий, имеющий старательские права, может искать и разрабатывать россыпи; он не должен только покушаться на то, что принадлежит владельцу отвода. Первая попытка отнять у старателей их права выразилась в самом грубом, бесстыдном нарушении закона. Вторая попытка — это издание нового закона, который попирает старый.

— Авраам Линкольн говорил, что закон не может быть направлен против естественных прав человека, — произнес Крис Кроу, напарник Динни.

— За это мы и боремся — за права человека, — сказал Мик. — Но правительство хочет отдать все золото в нашей стране в руки крупных английских компаний. По милости правительства эти компании наживают миллионы. А старатель должен, сняв шапку, выклянчивать у промышленника позволения разрабатывать россыпи как издольщик. Если у промышленника будет нехватка в рабочих руках, он допустит к работе Старателя. А не захочет, так пошлет к черту.

В ответ на новый закон повсюду созывались митинги протеста. Сотни старателей стекались на общие собрания на приисках. На митинг в Кэноуне пришло пять тысяч человек. Возмущение достигло предела, когда стало известно, что законодательное собрание по предложению премьера сэра Джона Форреста решило возместить синдикату «Айвенго» убытки, понесенные им в результате тяжбы со старателями, в размере двух с половиной тысяч фунтов стерлингов.

Неделей раньше Воспер, опираясь на постановление Верховного суда, признавшего, что старатели действовали на основе своих законных прав, внес предложение создать комиссию, которая рассмотрела бы вопрос о возмещении убытков старателям, подвергшимся тюремному заключению. Это предложение было отклонено; и почти сейчас же подавляющим большинством голосов было принято решение создать комиссию для возмещения убытков айвенговскому синдикату. После этого сэр Джон и внес свое предложение.

— Наши уважаемые законодатели больше заботятся об охране своей собственности и своих классовых интересах, чем о защите прав населения приисков, — возмущенно заявил Мэллоки О’Дуайр. — Старатели не нарушали закона, однако, невзирая на это, их лишили средств пропитания, оторвали от семей, подвергли всевозможным унижениям и оскорблениям; им пришлось вынести все это для того, чтобы научить лиц, издающих законы, правильно эти законы толковать. Это просто позор, что трудовой народ должен расплачиваться за беззакония властей, а подлинных преступников еще вознаграждают за то, что сорвались их преступные замыслы.