Девять писем «архитектору перестройки» Яковлеву
Шрифт:
В скрещениях судьбоносных тенденций и предстало никем не контролируемое место для тебя.
В твои «выдающиеся» организаторские способности в масштабе такой страны, как Россия, я лично никогда не верил, но факт есть факт: по должности своей ты в общей суматохе занял именно это ключевое место. Произошло между прочим то, что и произошло: страна действительно ждала своих героев и вот нашла – что называется – топор под лавкой… Пришёлся ко двору ей не деятель, не строитель, не старатель, а мастер разваливать. Впрочем, в данном же случае никто не устраивал продуманного развала. Взяло и само развалилось. Кое-кто в этом и усмотрел связь твою с
Любопытны и детали. Когда развал советского образа жизни закончился, ты оказался фатально рядом с танком, на котором тогда судьба действительно возносила Б. Ельцина. И дальше этого уже не надо было и разваливать. Надо было именно строить. А этому ты не обучен. Ты больше на подначках… Обе руки с кукишами в кармане…
И возникла проблема – куда теперь-то определить А. Яковлева – перебежчика, который так недавно, как и все члены ЦК КПСС старого состава, осуждал Б. Ельцина. За то, за что его тогда возносил народ.
Может, и не все уловили твою увёртливою самоиронию, однако на этот раз она была искренней. Ты сказал с экрана, что от твоего назначения главою телевидения и до твоего будущего снятия с этого коварного поста – наикратчайшее расстояние…
Но ты всё равно пошёл на этот пост. Хотя и знал, что судьба личная твоя оказалась вновь ничем не защищена. Фарс и трагедия в ней поменялись местами. И теперь и сам ты лично ничего изменить в этом не мог. А сама неизбежность эта была оформлена почти художественно: телевизионщики ничего плохого не стремились для тебя сделать, но они снимали каждый твой шаг и позу. На всякий случай. Ничего более беспощадного для тебя ранее я не видел, чем эта царственная мышеловка.
Есть в ней фатальный кадр: на экране – только половина твоей фигуры. Причём со спины. Появился и проплыл акцент телекамеры на том, что твоё ухо – большое… И ловит оно судьбоносные сигналы приближающихся событий.
Высокий это шарж… Символический.
И всё же, к примеру, в отличие от Алексашки Меньшикова в Берёзове, ты лишён природного величия.
Впрочем, я не до конца уверен, что оба мы с тобою достаточно критично смотрим на самих себя. Ирония нас не отпустит. Но и в самом деле судьба наша – во власти иронии истории. Всесильна и беспощадна её кара.
Кстати, мы тогда наперегонки шли с тобой, буквально параллельно друг с другом. Ты заведовал в ЦК КПСС сектором телевидения, аз грешный – сектором кинематографии. Потом я вёл подотдел кинематографии. А потом и оба с тобой мы почти одновременно стали заместителями заведующего отделов ЦК – ты в Агитпропе, я в отделе культуры. Сейчас я напоминаю лишь о том, что телевидение в 60-е годы (под гнётом лично твоей политической цензуры) еле ползло. Как раз лучшие отечественные кинофильмы ты и Н. Месяцев не пускали на телеэкран. В сущности, в этом и проявила себя наша Великая Инквизиция на наш отечественный манер.
Об А. Яковлеве тогда мало кто и знал. Тем более в положительном плане. Оба вы с Месяцевым меня, опального, заключили в рамки домашнего ареста.
Теперь я знаю, что именно ты (в согласии с Е. Лигачёвым) перекрыл мне все пути к рычагам горбачёвской и твоей перестройки.
В связи с этим я вернусь к первому твоему возвышению над Российским Телевидением. В 1963–1972 годы. Тогда уже смутно чувствовался подвох в самих событиях. Я вижу теперь в тебе классический тип современного последователя Никколо Макиавелли, дополненный сходством с наибольшими хитрецами поздних времён… К этому надо добавить, что всё это корректировалось твоей огромной способностью к социальному самосохранению.
Это на сегодня мною, насколько возможно, исследовано и, надеюсь, будет опубликовано когда-то полностью. Может быть, и при моей ещё жизни. Сейчас такое маловероятно.
Понятно, что речь обязательно пойдёт и об альтернативных путях развития России. Без какого бы то ни было страха. Но и без ложной скромности. Я вижу и защищаю в нашем с тобой споре альтернативу, разработанную мною. Поэтому и сопоставляю её с твоим кружением по лабиринтам профессионального обмана. И с твоим притворным невежеством в проблемах, за занятия которыми ты получал неплохую зарплату. И плюс к тому государственную милостыню – в натуральную её величину. Названную «Кремлёвкой». Включая и автомобиль.
Да, Саша. Исповедь есть исповедь. Разве не так?
Впрочем, теперь-то ты мне и не Саша. Это между прочим при всём том, что я и теперь не могу представить тебя в качестве государственного предателя, о чём недавно появились публикации контрразведчиков. В отношении тебя, полагаю, несомненно существует презумпция невиновности. Я рассматриваю тебя и себя теперь именно как альтернативы к самим судьбам России. Поэтому прямо и заявляю: да, теперь я чётко вижу, что идейно ты уже в те ранние годы был моим противником. Теперь мне ясно, что с тобой мы с какого-то момента фактически стали противниками и по отношению лично друг к другу. Это всё так или иначе доказывает тот факт, что идейное и нравственное расслоение неизбежно пришло и в тогдашнюю партийную номенклатуру. На Старой площади, можно сказать, под боком у Брежнева и Суслова появились – в начале 60-х годов – взаимоисключающие тенденции в понимании судеб России.
Действительно: ранее весь аппарат этот выполнял только и только запретительную и тупую функцию, особенно в сфере создания художественной культуры. Строго соблюдалось это и тобою, хотя высшему начальству ты, вероятнее всего, и тогда уже показывал кукиш в кармане. Поэтому «твоё» тогдашнее (особенно в художественных жанрах) ТВ играло особую роль в том смысле, что оно само собой отбивало охоту у множества миллионов людей принимать такое ТВ всерьёз. Но именно такое ТВ и было ранней формой дискредитации прежде всего самого себя и накопления энергии развала для приближающейся «перестройки».
Получается, что я, по крайней мере, обнаружил это (а вернее – осознал) позже, чем это случилось. Сработала всё-таки моя первобытная наивность. Правда, она же и многое объясняет в моей тогдашней деятельности.
Вот теперь и взглянем на то, чем занимался в те же 60-е годы пишущий эти строки.
Занимался я, получается, совсем не тем, чем ты, Александр Николаевич. Пусть же читатели наши хотя бы теперь определят, кто из нас с тобой и какое отношение имеет к понятию российские «шестидесятники» XX века. Я сильно поражён был, узнав правду о тебе: я увидел по телевидению (и не однажды), как, не сильно смущаясь, ты подтверждал в своих интервью желательный для тебя и для средств массовой информации «факт», что ты якобы вообще был главным российским шестидесятником. Неужели ты надеешься на то, что удастся утверждать столь явную ложь? Ведь ты же тогда был никто для людей из сферы реальной оппозиции. И это я в этой книге писем тоже раскрываю. Загадки и Канады, и Чехословакии, и тем более загадки самого Агитпропа в связи с тобой не существует.