Девять писем «архитектору перестройки» Яковлеву
Шрифт:
Это вот обстоятельство и надо учитывать ныне, когда говорим о том, почему Н. Хрущёв на встрече с высоким слоем творческой интеллигенции в марте 1963 года так тяжко навалился на деятелей киноискусства, что они и ахнуть не успели. Первыми под руку ему попали молодые тогда М. Хуциев и Г. Шпаликов, а из старых С. А. Герасимов – их художественный руководитель на студии имени А. М. Горького. Один из крупнейших кинорежиссёров XX столетия. Художник-мыслитель. Умница в прагматике.
Нельзя сегодня не учитывать и такой факт: перед встречей 7–8 марта 1963 г. ЦК КПСС принял ошеломительное решение о ликвидации Союза кинематографистов (на стадии успешной деятельности его Оргкомитета). Второго марта 1963 года, буквально
Но главный автор этого политического сюжета был сам Н. Хрущёв. Потому-то он и не вёл сам заседание Секретариата (не пришёл на него): ему надо было иметь в резерве своё личное слово по столь острой проблеме. Для этого ему лично и потребовалось обязательно предварительно встретиться с наиболее яркой творческой элитой.
Глава КПСС и СССР вовсе не каждый раз представал человеком крайностей. Когда надо было кого-то перехитрить – он этого обычно добивался. И на сей раз наш тогдашний лидер тоже схитрил! Он подставил Секретариат ЦК КПСС тем, что предварительно согласился с его решением о закрытии Союза кинематографистов СССР. К тому же фактически тогда уже созданного! Осталось лишь собрать учредительный съезд Союза кинематографистов.
Я сидел тогда в зале заседаний этого Секретариата ЦК. Все основные документы о необходимости создания Союза кино были написаны, между прочим той же самой рукой, которая сейчас выводит эти строки для тебя. В моей папке лежали мной написанные, но противоположные по смыслу хрущёвским предложения относительно кино. Моя судьба такая.
В дальнейшем мне ещё не раз придётся вернуться к этому многозначному заседанию в ЦК, где состоялся, кстати, великолепно яркий идейный бой неистового Ивана Пырьева и Сергея Герасимова (С. Юткевич не выступал) с Флором Козловым – в партии вторым тогда лицом после Н. Хрущёва.
Стало достаточно ясно: назревает очередной кризис сознания нашего Советского Союза. По крайней мере – сознания российского. А ещё острее – тогда не увиденный кризис самой КПСС.
Оказалось, это вовсе и не кризис искусства! А это был подъём его! Поскольку оно стало оппозиционным – на этот раз действительно по отношению к самому советскому образу жизни. Т. е. искусство наше становилось действительно самим собой… Именно такое искусство тогда и стало восприниматься как «ум, честь и совесть эпохи», а не КПСС. В этом всё дело, бывший коллега.
Но трагедия есть трагедия: Н. Хрущёв начал в это же время переход на противоположные ему, на консервативные рубежи в политике. Особенно в руководящем воздействии на творческую интеллигенцию. Впрочем, то же самое происходило и в других сферах власти.
Вместе с тем Хрущёв оставался ближе других членов Политбюро к призрачному российскому либерализму. Вскоре выяснилось, что он и сам лично был в хитрой ловушке… Ввалился в неё, как мамонт.
Однако вернёмся к М. Хуциеву и Г. Шпаликову. Они в то время не осознавали, что и являются оппозицией к самому тогдашнему образу жизни. И всё же оппозиция не диверсия, а напротив – нормальное состояние искусства. Более того, М. Хуциев и Г. Шпаликов – да и С. Герасимов – были уверены, что вершат свои дела на благо народа.
Любопытно, что и я был в составе этой же оппозиции. По объективному её смыслу. Не осознанно. Такова и была тогда позиция реального гуманизма.
Поэтому, когда фильм «Застава Ильича» был «исхлёстан и распят», а перед тем за несколько дней был закрыт создававшийся Союз кинематографистов, я почувствовал в известном смысле «распятым» и самого себя.
И тогда пришлось учиться понимать нашу жизнь решительно по-иному. Это понимание я изложил потом в книге «Политика и литература». По твоей просьбе я передал её тебе через И. Черноуцана. В 1973 году.
В таком историческом контексте оказались тогда М. Хуциев и Г. Шпаликов. И все те, кто стремился к настоящему искусству в условиях господства всеобъемлющей цензуры. Конфликт искусства с властью тут был предопределён.
Хотя тогда я ещё достаточно ясно не осознавал всего этого, но интуитивно, что называется, просёк суть проблемы. «Заставу Ильича» смотрел не однажды. Искал конкретные возможности спасения фильма, действительно судьбоносного для искусства. Создатели фильма между тем переживали тяжкое чувство безнадёжности. При том, что собственная их позиция предельно ясно заявлена ими даже в названии фильма «Застава Ильича»… Поколения меняются, а их застава остаётся ленинской. Таковы были самые ранние симптомы того, что случилось с нами теперь, через двадцать лет.
Где-то в начале мая 1963 г. я пригласил к себе М. Хуциева. Ранее с ним почти не был знаком. Но видел его ранний фильм «Весна на Заречной улице». Льва узнают по отпечатку лапы… Отпечаток был явно львиный.
М. Хуциев, придя ко мне по моей просьбе, заявил, что не видит выхода из создавшейся ситуации, ибо сделал фильм по своему глубокому убеждению. Получалось: и здесь положение тупиковое. Тогда я предложил ему (пока ни с кем не согласованное) следующее продолжение рокового сюжета: пусть М. Хуциев и вся его группа всё же возьмут фильм «Застава Ильича» на доработку, а мы (подотдел кинематографии ЦК) обратимся к Н. С. Хрущёву за разрешением на неё, а значит – и с просьбой финансовой. Я дал понять М. Хуциеву, что надо непременно нейтрализовать прежде всего предубеждение людей верха. Не губя своего искусства. Он согласился не очень радостно с идеей доработки, считая не без оснований, что фильм отшлифован им до предела. Но согласился, и я написал от подотдела Н. С. Хрущёву обоснование необходимости спасения фильма «Застава Ильича». И Хрущёв дал согласие на это, думаю, с облегчением.
Как и предполагалось, острота творческой проблемы уменьшалась от самого факта, что фильм дорабатывается самими его создателями.
У Леонардо да Винчи есть суждение: тот не мастер, кто не способен после окончания произведения добавить хотя бы ещё один мазок… Резко сказано, но в принципе – это верно. Хотя и есть мастера, которые считают себя не вправе прикасаться к своему произведению более никогда. Этого мнения придерживался и М. Хуциев. Когда мы с ним беседовали в первый раз, я предложил ему, что в данном случае всё же надо попробовать найти достойный выход. Речь-то идёт именно о спасении фильма. К тому же ни одной поправки в этот фильм не будет предложено властью. Политический аспект, стало быть, отпадает… Деньги на доработку выделит государство.
М. Хуциев наконец взялся за доработку. Вышел он из ситуации и в самом деле достойно. Нашёл такие коррективы, которые по меньшей мере не снижают художественных достоинств этого чрезвычайно многозначного произведения. Хорошо и сегодня помню эти действительно мастерские коррективы.
Тут между прочим есть и свои важные нюансы. М. Хуциев вернул фильму название сценария Г. Шпаликова «Мне двадцать лет». Никто тогда и не заметил, как много это собой означало: замена «Заставы Ильича» на «Мне двадцать лет». А означало даже очень многое. Отпадала возможность предъявлять к фильму политические претензии. Тем более что в фильме этом и нет политических деклараций. Далее. Фильм был синтезирован с другой музыкой. Другая эта музыка, менее грустная, создавала и иное настроение. Оно, такое мироощущение, существует и тогда существовало в обществе нашем. Наконец был заменён актёр, играющий роль отца главного героя. И всё!