Девятая директива
Шрифт:
Однако все сходилось. Они постоянно следили за мной — женщина и двое мужчин, один тощий, второй косолапый, как гризли, — только они трое. Они видели, как я составляю схему передвижений Куо по городу, и ни разу не переключились с меня на него. Даже когда я потерял Куо, они продолжали увиваться за мной. Он не интересовал их. И женщина приехала в аэропорт. «Думала, ты собираешься сесть на самолет».
Бумажные змеи заколыхались.
Мы слишком стары, чересчур животноподобны, чтобы отрешиться от окружающей действительности и позволить себе парить в свободном полете мысли. А окружают нас джунгли. Змеи пришли в движение от потянувшегося с улицы сквозняка, два начала — мужское и женское, чула и пакпао, — сблизились в Гротескном танце. Кто-то приоткрыл дверь.
Я заговорил громче:
— И передай: пусть не путаются у меня под ногами. — Ломан скривил страдальческую гримасу, думая, что я повысил голос на него. — Иди в сад, подбери эту меченую и скажи ей, что свои пеленки я стираю сам, а она, если хочет, может утирать слюни и сопли кому-нибудь другому. Мне требуется только одна защита — от нее. Полагаюсь на тебя, Ломан, и прошу — это очень срочно. — Я забрал у него фотографию и отвернулся. — Десяти минут хватит? Потом уеду я. Чисто уеду.
Искать другое, более подходящее место для тысячеярдового стрелкового полигона «Райфл-клуба» было бы бесполезно, потому что Бангкок со всех сторон окружен рисовыми полями.
От жары над ними поднимается мерцающее марево, по мере продвижения солнца по небу видимость становится все хуже и хуже, оптическое искажение усиливается, и никакие сложные прицельные устройства уже не помогают. Поэтому, выехав из города, я мог рассчитывать самое большее на несколько утренних часов, когда воздух чист и спокоен.
Накануне, после встречи с Ломаном на складе воздушных змеев, ловить хорошую видимость было уже поздно. Я наглухо осел в обречённом на снос здании сразу после того, как весь район был прочесан и проверен на предмет наличия слежки; ни Ломана, ни девицы снаружи я не заметил. Он ее либо похитил, либо сумел-таки чем-то отпугнуть.
Утренний воздух казался золотистым, в зеркале никто не маячил, но я на всякий случай пристроился между двумя безобидного вида важными седанами. Пока я так держался, любому, кто бы захотел выстрелить в меня или спихнуть корпусом в кювет, пришлось бы нелегко.
Предъявив членскую карточку, я без всяких проблем прошел на стрельбище и весь первый час посвятил уединению с «хускварной». Торговец прислал ее в клуб, в точности исполнив мои инструкции; оптический прицел был уже установлен. Мне нужна была длинноствольная винтовка, позволяющая вести точный огонь по далеко расположенной цели тяжелыми пулями с высокой скоростью полета и большой убойной силой. Необходимо было, таким образом, выбрать винтовку с затворным устройством, и хотя из всего оружия магазинного типа по скорострельности она уступает едва ли не любому другому, зато по надежности ей нет равных.
Любая «хускварна» — это произведение искусства, но лучшая из всех, безусловно, 561-я. Калибр 0,358, «магнум», отцентрованная, магазин на три патрона, ствол 25,5 дюйма, приклад из орехового дерева с выполненной вручную насечкой, цевье отделано розовым деревом, рифленая оковка. Общий вес восемь фунтов без четверти, давление в казенной части ствола около двадцати тонн на квадратный дюйм, что создает большую начальную скорость и обеспечивает достаточно плоскую траекторию полета почти 98-граммовой пули.
Без хорошего прицела винтовка ничто. Поэтому я выбрал замечательный «бальвар-5», изготовленный у «Бауша и Ломба», с оптической переменной от двух с половиной до пяти, отличительной особенностью которого является то, что по мере возрастания коэффициента увеличения визирные линии окулярной сетки в размерах не увеличиваются и не заслоняют собой цель.
Большая винтовка стреляет громко, и отдача у нее солидная. Я пришел на стрельбище частично для того, чтобы узнать особенности «хускварны» и приноровиться к высокому наствольному оптическому прицелу, а частично — и с той целью, чтобы моя нервная система адаптировалась к непривычно громкому выстрелу и сильной отдаче. Глаз должен привыкнуть к тесному соседству с окуляром, к цифрам в объективе и не замечать их; ухо должно научиться не реагировать на резкий, бьющий по перепонкам звук; плечо должно держать удар отдачи, и, наконец, безупречный союз и согласие должны быть достигнуты между указательным пальцем и спусковым крючком с тем, чтобы раз за разом, выстрел за выстрелом, механическая память мускульных волокон и нервов обеспечивала быстрое и точное исполнение сигналов мозга, чтобы, сокращаясь, мышцы уверенно преодолевали сопротивление двойных пружин и дрожь пальца не вызывала бы отклонения траектории от заданной.
За два часа я сделал пятьдесят или шестьдесят выстрелов. Я не торопился, целился тщательно, внимательно проверял попадание и, если было нужно, менял установку прицела, внося поправку за поправкой в методику прицеливания и производства выстрела, пока не добился результата: серии из дюжины выстрелов со стопроцентным попаданием в «десятку». Теперь можно было передохнуть. Я уже не вздрагивал, как это было после первых выстрелов; правое плечо приятно ныло, ему досталось, но оно надолго запомнило силу отдачи; а глаз настолько сжился с тонким перекрестьем, что, когда я шел обратно к клубу, отпечатавшийся на сетчатке остаточный образ все еще маячил передо мной — согласно закону Эммерта.
Согласно моему собственному закону, я был готов к встрече с Куо.
Просить кого-либо в клубе доставить «хускварну» было бы небезопасно, да и в списанном здании ее все равно никто бы не принял и не расписался, на складе воздушных змеев тоже, а других надежных перевалочных пунктов у меня не было. Поэтому я отнес ее к себе в «тойоту», доехал до новой парковочной стоянки рядом с Линк-роуд — это сразу, как съезжаешь с Рамы IV, — а оттуда, описав круг в три квартала — могла появиться слежка, — пешком дошел до места.
…Бангкок — это город, где храмы увенчаны башнями из золота и где люди, исповедующие изысканный стиль, прикрывают атрибуты своих ритуальных действий золотистой тканью.
Остаток пути до обреченного здания я проделал как неудачливый коммивояжер, неся под мышкой свернутый трубкой дешевенький коврик.
Глава 11
ГРАФИК
Моя последняя встреча с Ломаном состоялась двадцать восьмого в полночь, накануне Визита. Он находился под сильным впечатлением от услышанных по радио новостей, которые передавались несколькими часами ранее.
В душном тяжелом сумраке склада Ломан выглядел так, будто его бьет озноб; когда он говорил со мной, казалось, что его бледное лицо парит, оторвавшись от тела, на фоне боевых узоров воздушных змеев. Сверкали только глаза, лоск сошел с него, начисто смытый напряжением последних дней.
В эти дни Ломан все яснее осознавал, какой маховик он заставил вращаться, вызвавшись в Бюро руководить действиями агента, который должен будет попытаться сорвать попытку покушения, и выбрав в качестве этого агента меня.