Девятая рота (сборник)
Шрифт:
– Курбаши, сюда! – раздался сзади истерический крик, и он побежал к другим раненым.
Стас захлебывался кровью, сучил ногами, упирался дрожащими руками в землю, пытаясь приподнять голову, чтобы увидеть рану. Воробей присел, положил его голову себе на колени. Остальные молча стояли вокруг.
– Ты чего, Стас? – дрожащим голосом сказал Воробей. – Ты чего?.. Ты глаза-то не закрывай! Ты на меня смотри… – Он пальцами пытался открыть безжизненные уже глаза. – Не умирай, Стас! – заорал он. – Ты чо, с ума сошел? Не умирай!.. – Он сел на землю и заплакал, обхватив голову…
Танк уперся в опрокинутую бронемашину и, проскальзывая гусеницами по каменистой земле, со скрежетом сдвинул ее с дороги на обочину. Потом, отвернув башню, подтолкнул горящий бензовоз к обрыву. Тот будто упирался, вспахивал землю ступицами разорванных колес. Танк громче взвыл движком. Кабина бензовоза повисла над обрывом, огромный бак на мгновение встал вертикально и рухнул вниз. Оттуда взметнулся столб огня, озарив в сумерках лица замерших в молчании пацанов багровым светом.
Под потолком казармы висели бумажные снежинки, на стене – румяный Дед Мороз на санках с мешком подарков и большими цифрами 1989 на груди. У стены стояла склеенная из картона плоская елка с нарисованной хвоей и игрушками.
Пацаны в наутюженных парадках с начищенными медалями суетились вокруг сдвинутых в ряд столов, открывали консервы, строгали колбасу крупными ломтями.
– Давай, шевели лапками, пернатый! – на ходу толкнул Лютый Воробья. – Из-за тебя, урода, красноярский проворонили!
– Ну и слава богу! – откликнулся Афанасий. – А то Владивосток вон уже с вечера в дровах! – кивнул он на мертвецки спящего с ботинками на подушке бойца.
– Чугун! Компот-то зажилил?
– Чо сразу – зажилил? – буркнул тот. – Забыл просто.
– Ага, забыл! Втихаря под одеялом сожрать хотел!
Чугун выставил на стол трехлитровую жестяную банку персикового компота.
Распахнулась дверь, вошел Бекбулатов с рюкзаком за плечами.
– Пиночет! – Пацаны бросились обнимать его. – Захады, дарагой, гостем будищ!
– Какой гости! – мрачно сказал тот. – Койка где свободная? – Он сбросил рюкзак. – Меня к вам сослали.
– Да ты чо? За что?
– Чмырю одному зубы обломал. – Он показал здоровенный, содранный до крови кулак. – Говорит – чавкаешь, как свинья! Слушай, у нас свинья – грязное животное! Мусульмане свинью не едят даже! У нас убьют за такие слова!
– Опять вместе! – засмеялся Лютый. – Знакомься: это Афанасий, Курбаши – медицина, Хохол…
– Кому – Хохол, а кому – товарищ сержант! – ответил Хохол, приглядываясь к новичку.
– Да ладно тебе, Серега! Это ж наш пацан, дыгаловский! – Воробей обнял Пиночета.
– Мужики! Горбач уже говорит! – Кто-то врубил на полную громкость магнитолу. Сквозь шум и треск донесся голос Горбачева, поздравляющего советский народ с Новым 1989 годом.
Пацаны кинулись к столу, торопливо разлили из канистры брагу и замерли, подняв жестяные кружки. Над Красной площадью ударили куранты.
– …десять… одиннадцать… двенадцать! Ура-а-а! – заорали они, чокаясь. – С Новым годом, братва! Дембельский год, пацаны!
Дальневосточник приподнял голову, слабо протянул было руку и снова упал лицом в одеяло.
– И сразу – вторую! – скомандовал Хохол. Молча встал, следом замолчали и поднялись остальные. – За Самылу. За Стаса. За Ваську Балашова, Никиту, Потапа, Лысого, Коляныча… За всех, кто не дожил… Десант, вперед!
Они выпили не чокаясь. Сели, закусили.
– А земляк-то правду сказал – заговоренный! – достал Лютый из-за ворота амулет, глянул. – Шесть боевых – ни царапины!
– Не каркай! – оборвал Хохол. Оба торопливо постучали по дереву.
– Браги-то – на донышке, – качнул кто-то канистру.
– Чо, у Помидора не могли достать? У него штук десять таких стоит.
– Ага, допросишься у него. Жопой на них сидит, насиживает…
– Погоди, – сообразил вдруг Лютый. – Пиночет! А? Неужели пустой?
– Обижаешь, да? – улыбаясь, развел тот руками и под восторженный гул выудил из глубины рюкзака пакет с травой. Тотчас разорвали газету, и косяк пошел по кругу.
– А теперь наливай! – сказал Джоконда. – За тех, кто не с нами!
– Пили уже.
– Еще нет, – загадочно сказал Джоконда. Он достал из своей тумбочки пухлый альбом и уронил на стол, так что подпрыгнули кружки.
Парни сгрудились за его спиной. Джоконда открыл первую страницу, плотно заклеенную девичьими фотографиями – ровесницы со всех краев огромной страны, в фас и вполоборота, со старательной улыбкой в объектив или томным взглядом из-под накрашенных ресниц, с накрученными белыми локонами или короткой черной челкой, красивые и попроще.
Пацаны молча разглядывали своих бывших любимых.
– Стасова девка, – указал Лютый. – Первая… И он первый у нас… Хоть на похороны-то пришла, сучка?
– Это Рябы…
– А эта, зубастая?
– Это Сашкина, со второй роты.
– Афанасий!.. – Хохол постучал пальцем по фотке.
– Вижу, не слепой, – хмуро ответил тот. – На свою вон любуйся.
– Твоя, Лютый.
– Замуж уже вышла, пацаны писали, – Лютый тоскливо смотрел на фотографию. – Вернусь – в общагу сразу не пойду, на вокзале перекантуюсь, дождусь, пока с работы пойдет, со своим под ручку… И навстречу. Вот так… – Он провел ладонью по медалям. – И не оглянусь даже! Пусть хоть в ноги кидается!.. Дай! – Он забрал косяк у Джоконды и затянулся, отвернувшись.