Девятая рота (сборник)

Коротков Юрий Марксович

– Я те, блядь, постреляю, чмырь поганый! – обернулся Афанасий и пустил ответный веер трассеров.

Солдат крикнул что-то в открытый люк. Башня БТРа, опустив ствол, развернулась.

– Ложись! – Пацаны, бросив ящики, попадали за камни. Солдаты злорадно захохотали, показывая размашистый жест от локтя.

Вечером пацаны сидели у землянки на позиции, обжигаясь ели из котелков.

– Вот уроды, а? – сказал Чугун, кивнув вниз. – Вот так свои же за ящик тушенки подстрелят, за полгода до дембеля.

– Тебе

до дембеля, как до Китая раком. Про дембель он думает! – ответил Хохол. – Это нам с Афанасием чемоданы пора паковать.

– А зря все-таки, пацаны, – сказал Воробей. – Одно дело у Помидора тырить. А эти, может, в тот гарнизон повезли, Ашоту с Лехой.

– Давай, Воробей! – Чугун выскреб котелок и бросил на землю. – Поучи жизни. Люблю послушать на сытое брюхо!.. Вы знаете, кто у нас Воробей? Ну, скажи, пернатый!

– А чо мне стесняться-то? – неловко пожал плечами тот. – В педагогическом, на филфаке…

– Он учителка у нас! – пояснил, ухмыляясь, Чугун.

Хохол заржал.

– А что смешного-то? – насупившись, спросил Воробей.

– Да нет… Попался бы ты мне в школе! К нам учителя в класс заходить боялись!

– Слышь, Воробей, а сколько у вас пацанов на курсе? – спросил Афанасий.

– Трое.

– А баб?

– Пятьдесят две.

Тут уже захохотали все.

– Ну, пернатый! Тихоня! В цветник залез! Всех перетрахал или на потом заначил?

– Да вы что, пацаны! – укоризненно развел руками Джоконда. – У него ведь Оля!

– Вот гадом буду – специально приеду, посмотрю, что за Оля такая? Чудо природы, – сказал Хохол.

– Погоди, – сказал Афанасий. – Ну, Воробей с указкой у доски торчать будет, как дятел. Джоконда – понятно. Чурка людей будет кромсать, – махнул он на Курбаши.

– Не, людей не буду больше, – откликнулся тот. – Вот так уже, – провел он пальцем по горлу. – Я опять ветеринаром. Овцы, кони – с ними спокойней.

– А ты куда, Лютый?

– Да все равно, – пожал плечами тот. – Где квартиру дадут… Жить как-то надо? Зацепиться бы только, не загреметь за пацанами на зону.

– Чугун?

– А у меня медовый месяц будет, – мечтательно улыбнулся тот. – Если дождется. А остальное – по фигу.

– А ты, Пиночет?

– У меня брат торгует, отец торгует, его брат торгует, – начал загибать пальцы тот. – И я торговать буду.

– Чем торговать-то?

– А что купят. Хоть машины, хоть помидоры. У нас денег нет – ты не человек совсем. Не женишься даже.

– А ты, Хохол? – спросил Лютый. – Дембельнешься – что делать будешь?

Тот ковырял спичкой в зубах, глядя на первые звезды, высыпавшие на ночном небе.

– Пить буду, – коротко ответил он.

– Ну, это понятно. Неделю попьешь, а потом?

– Опять пить буду.

– А дальше?

– И дальше буду. Пока не забуду все это, – повел он головой вокруг. – Тогда встану, харю умою – и по новой жить начну…

Осторожно переступая

через спящих пацанов, Джоконда достал из рюкзака папку, коробку с красками и кистями и в одном тельнике вышел из землянки. Здесь были густые предрассветные сумерки, ущелье до краев наполнено было настороженной, чуткой тишиной, солнце еще пряталось за горами, и только между вершинами хребта небо наливалось нежным лазоревым светом.

Старший караульной смены, привалившийся спиной к наружной стороне кладки, оглянулся, приподняв автомат.

– Кому не спится в ночь глухую? – лениво спросил он. – Дернуть оставь.

Джоконда еще раз затянулся и протянул ему папиросу. Тот оторвал зубами мундштук, выплюнул.

– Первый, второй – свои! – крикнул он в темноту и сунул бычок в рот.

Джоконда прошел мимо бредущего по тропе часового.

– Не спи, козленочком станешь!

– Да пошел ты…

Джоконда спустился ниже по склону, выбирая место. Сел, пристроил на камень лист картона с карандашным наброском, разложил кисти и открыл тюбики с краской, выдавил несколько на палитру, нетерпеливо поглядывая на розовеющее над горами небо…

– Первый! – донесся крик.

– Первый – да! – ответил часовой. Он прошел еще пару шагов, когда из-за камней вдруг послышался негромкий булькающий звук. Часовой вздрогнул и остановился, медленно обернулся – между бровей у него темнела маленькая круглая точка, и из нее уже струилась по переносице кровь – и повалился на бок…

Между вершинами прострелили узкие лучи солнца, окутанные легкой дымкой. Джоконда быстро мешал краски, наносил на картон первые мазки…

Второй часовой дошел до конца тропы, не торопясь повернулся – и тут сзади со свистом его горло обвила тонкая плетеная металлическая нить с грузиком на конце. Рывок – и из перерезанного до позвонков горла ударил фонтан крови…

Джоконда, нетерпеливо закусив губу, лихорадочно писал, жадно, цепко поглядывая на рассветное небо… Вдруг замер с протянутой к холсту кистью, уставившись в одну точку. Потом, не поворачивая головы, повел глазами вбок – и стал медленно, сантиметр за сантиметром, оседать вниз. Присел за камнем, опершись рукой на палитру, отчаянно глядя в сторону позиции, прикидывая расстояние. Пригнувшись, бесшумно ступая, двинулся вперед. Из-под ноги у него сорвался, загрохотал под гору камень – и он вскочил, уже не скрываясь, бросился бегом.

– Атас! Атас, пацаны!! Духи!!

Ударила очередь – он качнулся, будто споткнувшись, не добежав нескольких шагов до позиции, схватился руками за голову, повел ладони вниз, размазывая по лицу кровь вперемешку с краской, и упал навзничь, открытыми глазами к небу.

Послышались первые ответные выстрелы – пацаны вылетали из землянок в накинутой наспех, не застегнутой броне, с ходу стреляли по мелькающим у самой кладки духам. Чугун в броске дотянулся до своего пулемета, рванул затвор и всадил очередь в выросшую прямо над ним фигуру.