Девятнадцать сорок восемь
Шрифт:
— Понял. Спасибо вам… А как вас зовут? Можно узнать?
Выкрикнул в последний момент, когда пожилой мужчина уже вышел из машины. Но вместо ответа, я услышал:
— Подумай над моими словами.
Леонид тяжело оперся о перила балкона и вздохнул.
Несмотря на то, что время шло к обеду, проснулся довольно рукастый слесарь и знаток коммунальных перипетий ближе к обеду.
Запои у Леонида случались регулярно. Почти что по графику. Две недели плотной и строгой работы без выходных и
Не смотря на то, что алкоголиков никто не любил, Леонида уважали. Знали, уважали и ждали. Ждали, пока мастер, что крепит унитазы аристократов, придет в себя и звали его на работу.
Сам мужчина уже давно не работал на зарплате. С учетом его клиентов и то, сколько они были готовы платить за качественную и ответственную работу — в официальной зарплате он не нуждался.
— Чтоб я еще раз водку с кагором мешал, — тихо проворчал Леонид, морщась от пульсирующей боли в голове. — Михалыч, скотина… Портвейн получится… портвейн…
Мужчина встал на колени, поставил кружку с горячим крепким чаем на пол и уперся в металлические перила лбом.
— Мать моя женщина… как же хорошо, — прохрипел он, но тут же вздрогнул от тонкого и противного звука из телефона в кармане. — Кого принесла, мать их так…
Взяв телефон он взглянул на звонящего и чуть было не простонал.
«Трошкины»
Лёня обреченно выдохнул. Он прекрасно знал, кто звонит, какую работу хочет предложить и чем все это закончится.
— Да… — прохрипел он в трубку.
— Леонид Анатольевич, здравствуйте. Это вас Василий Петрович беспокоит. Из пригородного поместья Трошкиных.
Слесарь тяжело вздохнул, отхлебнул чай и со вселенской грустью в голосе произнес:
— Здравствуйте Василий Петрович. У вас опять та же проблема?
— Увы, Леонид, увы. Воз и ныне там, — раздался голос в трубке.
— Я ведь предупреждал. Я говорил, что угол для центральной канализационной трубы слишком мал. Все будет повторяться, раз за разом, пока вы не решитесь на капитальную реставрацию основного канализационного потока.
— Морально я к этому готов. Думаю и господин Трошкин тоже. Но есть нюанс. Императорская канцелярия — нет. Ее чиновники ни в какую не дают добро на капитальный ремонт исторического памятника.
— Вот не понимаю я вас, аристократов, — тяжело вздохнул Леонид. — Поместье ваше? Ваше. Строил ваш род? Ваш. А как за ним следить, решает императорская канцелярия. Как так получается?
— Мне очень приятно, Леонид Анатольевич, что вы причисляете меня к аристократам, но я всего лишь дворецкий. Да, с родословной на три колена, но все же. А статус исторического памятника и культурного наследия, дается не за красивые глазки. Все же уникальная архитектура и безумное количество мрамора и скульптур.
— И одна канализационная труба в подвале, что с периодом в полгода забивается к чертям собачьим. Красота с морем дерьма в подвале.
— У всего есть свои
Слесарь тяжело вздохнул. Отхлебнув из кружки крепкого чая, он прислонился лбом к перилам и тихо повторил:
— У всего свои недостатки… Много там уже набралось?
— По щиколотку. Мы старались минимизировать количество, пользуясь исключительно запасными вариантами.
— По кустам гадили что ли? — хмыкнул дядя Лёня.
— К счастью — нет. Биотуалеты. Специально установили в технической пристройке.
— То есть, все что там сейчас плавает — от хозяев?
— Совершенно верно.
Тут ушлый слесарь хохотнул.
— Ну, раз дерьмо аристократическое, то это и не дерьмо вовсе. Поди розами пахнет?
В трубке повисло молчание на несколько секунд, после чего раздался сдавленный кашель, и он услышал:
— Леонид Анатольевич, это можно расценивать как согласие немедленно заняться нашим вопросом?
Мужчина, с кряхтением поднялся, оперся на перила и с грустью взглянул в кружку с чаем. Сморщившись, словно засунул в рот лимон целиком, он с надеждой произнес:
— Не поймите меня неправильно, Василий Петрович, но меньше чем за пять тысяч я туда не полезу.
— В прошлый раз было три, — недовольно проворчал управляющий поместьем.
— Василий Петрович, я вчера запивал водку красным сладким вином, поверив старому другу, что в животе получится портвейн. А сейчас, у меня трясутся ноги, болит голова и вы просите меня прочистить канализационную трубу, бродя по щиколотку в дерьме аристократов. Условия… мягко говоря… не очень… располагают к работе.
— И вы поверили, на счет портвейна? — раздался удивленный голос.
— Нет. Просто понимал, что это последний день и решил не оставлять ни капли, дабы не искушать себя.
Собеседник тяжело вздохнул, пару секунд помолчал и согласился.
— Хорошо. Пять тысяч, но вы займетесь этим немедленно. До скорой встречи, Леонид Анатольевич.
Звонок завершился, а слесарь с грустью посмотрел на экран погасшего телефона.
— Твою мать, надо было десять просить… Может другого нашли бы что-ли, — проворчал он, совершенно не горя желанием лезть в подвал поместья, где придется чистить трубу, бродя среди аристократических фекалий.
Отхлебнув чаю, он обреченно оглядел двор.
Погода шептала.
Солнце с ясного неба теплыми лучиками пригревало листву, что под слабым ветром шелестела так, что казалось это природный смех и шушуканья. На лавочках, под солнышком сидела троица бабулек, прогревая костяшки и судача о чем-то своем. На старой площадке, среди турников и рукоходов, бегала троица мальчишек, играя в свои игры.
Все это навевало меланхолию. Оглядев умиротворенную картину, он тяжело вздохнул и произнес: