Девятьсот бабушек (сборник)
Шрифт:
И все изменилось.
— Ну как, Эпикт, сработало? — спросил Луи Лобачевский, сгорая от нетерпения. — Не вижу никаких изменений.
— Вернувшийся аватар доложил, что миссия выполнена, — сообщил Эпикт. — Я тоже не вижу ничего нового.
— Давайте посмотрим на свидетельства, — предложил Григорий.
Присутствующие — десять человек и три машины: Ктистек, Кресмоидек и Проаистематик — повернулись к свидетельствам и испытали разочарование.
— В тексте Гилария не изменилось ни слова, — проворчал Григорий.
И действительно, текст оставался в точности прежним:
«Король Марсилий Сарагосский, ведущий сложную игру, взял деньги у кордовского калифа, чтоб убедить Карла Великого
— Не изменилось ни словечка, — констатировал Григорий. — История проследовала тем же курсом. Эксперимент не удался. Почему? Мы попытались с помощью устройства, которое мне кажется невообразимо сложным, сократить период беременности и ускорить рождение нового мира. У нас не получилось.
— Наш город не изменился ничуть, — сообщил Алоизий Шиплеп. — Он все такой же большой и прекрасный, с двумя десятками импозантных башен из разноцветного известняка и мидлэндского мрамора. Очень значительный культурный и деловой центр. Мы его любим, но он такой же, как и всегда.
— Все выставки и спектакли остались на месте, — радостно сообщила Валерия, изучив афиши. — Включая те, на которых я еще не была. Их больше двадцати. Я так боялась, что они исчезнут!
— Изящные искусства тоже без перемен, если судить по рецензиям, которые мы взяли в качестве проверочных текстов, — известил Одифакс О’Ханлон. — Можете не соглашаться, но искусство еще не знало такого подъема.
— Как связка сосисок, — заметила машина Кресмоиди.
— «Не знаю я дороги, по которой нельзя бы пробежаться трижды», — процитировала машина Проаист. — Это из одной древней поэмы. Автора, к несчастью, не помню. Она хранится в моем банке памяти в Англии, если вам интересно.
— О да, трехходовая история, которая заканчивается там же, где началась, — подала голос машина Эпиктистес. — Но эти сосиски хорошие, и мы должны ими наслаждаться; ведь большинство эпох было лишено даже этого.
— О чем это вы болтаете, ребята? — спросил Одифакс и, не дожидаясь ответа, продолжил. — Живопись по-прежнему переживает бурный расцвет. Школы — как гроздья галактик, и большинство людей занимается творчеством исключительно ради удовольствия. Скульптуре Скандинавии и Маори все труднее сохранить лидерство в области, где почти все экстраординарное. Страстность и чувство юмора освободили музыку от излишних догм. А с тех пор как математики и психологи занялись самым популярным видом искусства, жизнь стала значительно веселее.
У нас есть Пит Тейлхард, который проявил себя как талантливый писатель-фантаст, виртуоз эксцентричной пародии. Он, конечно, изрядно переработал лейтмотив «Мира Мозга», зато в какую вихрастую комическую феерию он превратил эту вещь! А еще Мульдум, Зелинский, Поппер, Гандер, Айхингер, Вайткроу, Хорнвангер — цвет высокой литературы, мы перед ними в неоплатном долгу! Нескончаемая череда великих романов и романистов!
Извечно популярный вид искусства — граффити на стенах туалетов — удерживает свои позиции. Компания «Путешествия без границ» предлагает девяностодевятидневный арт-тур вокруг света — он посвящен просмотру веселых, но изысканных миниатюр на стенах туалетных комнат в филиалах компании. Ах, насколько же он
— Лугов больше, чем нужно пастбищ, — подхватил Вилли Макджилли. — Большинство достижений просто ошеломляет. Но я задаюсь вопросом: не продиктованы ли мои слова тайным злорадством? Ведь понятно, что эксперимент провалился. А я этому рад. Я люблю мир таким, какой он есть.
— Мы не будем утверждать, что эксперимент провалился, пока мы провели только его треть, — парировал Григорий. — Завтра мы предпримем вторую попытку повлиять на прошлое. И если настоящее опять не изменится, послезавтра мы предпримем третью попытку.
— Хватит уже о работе, люди добрые, — прогудел Эпиктистес. — Встретимся завтра здесь же. А теперь вы к своим развлечениям, а мы — к своим.
Вечером люди продолжили разговор вдалеке от машин: теперь они могли делать любые предположения, не боясь быть отмеянными.
— Давайте вытянем случайную карту из колоды, как карта ляжет, так и поступим, — предложил Луи Лобачевский. — Возмем на этот раз интеллектуальный переломный момент чуть более поздней истории, внесем изменение и посмотрим, что получится.
— Я предлагаю Оккама [12] , — сказал Джонни Кондули.
— Почему? — спросила Валерия. — Ведь он — последний и самый малоизвестный из средневековых схоластов. Как может то, что он сделал или не сделал, повлиять на течение истории?
— Согласен, — поддержал Григорий. — Оккам приставил бритву к своей сонной артерии. И вскрыл бы ее, если бы ему не помешали. Хотя… во всем этом есть какая-то неувязочка. Как ложное воспоминание, словно у истории с бритвой есть иной смысл, а номинализм Оккама значил нечто иное, а не то, что сейчас.
12
Уильям Оккам (ок. 1285–1349) — английский философ, францисканский монах из маленькой деревни Оккама в Южной Англии. Сторонник номинализма, философского учения, согласно которому названия таких понятий, как «животное» или «эмоция» — это не собственные имена цельных сущностей, а общие имена (универсалии), своего рода переменные, вместо которых можно подставлять имена конкретные. (Прим. ред.)
— Конечно, давайте позволим ему вскрыть сонную артерию, — согласился Вилли. — Вот и узнаем ценность номинализма и посмотрим, насколько глубоко способна резать бритва Оккама [13] .
— Так мы и сделаем, — согласился Григорий. — Наш мир превратился в жирного лентяя, он пресыщает, он докучает мне по вечерам. Мы выясним, являются ли интеллектуальные воззрения реальной силой. Детали операции оставим Эпикту, но поворотным моментом, на мой взгляд, можно считать 1323 год. Джон Люттерелл приехал из Оксфорда в Авиньон, где в то время размещался папский престол. С собой он привез пятьдесят шесть тезисов из оккамовских «Комментариев к Сентенциям Павла» и предлагал их заклеймить. Хотя их не осудили прямо, Оккам все же подвергся серьезной критике, от которой так и не оправился. Люттерелл доказал, что нигилизм Оккама — не более чем «ничто». Идеи Оккама увяли, прокатившись невнятным эхом по мелким площадкам Германии, где он путешествовал, проповедуя свою теорию, хотя ему уже не удавалось сбывать ее массово. А между тем его мировоззрение могло бы пустить под откос целый мир, если, конечно, интеллектуальные воззрения могут выступать как реальная сила.
13
Бритва Оккама — философский принцип, лаконично сформулированный как «Не должно множить сущее без необходимости». Или, выражаясь более современным языком: «Не следует умножать сущности сверх необходимого». (Прим. ред.)