Девятые врата
Шрифт:
Вдруг перед глазами появился старый профессор, руководитель класса композиции. Не появился, а казалось, Гоча сам его вызвал, в эту минуту ему страшно хотелось с ним встретиться.
«Ты что это натворил, Гоча?» — удивленно бормотал профессор.
«Я здесь ни при чем…»
«Как это ни при чем?»
«Я не знал… Меня не спрашивали…»
«Ты ведь знаешь, Гоча, что мой сын погиб на войне».
«Знаю…»
«И отец твой погиб на войне…»
«Да…»
«И мать… не выдержала… время было трудное… ты остался
«Все верно…»
«Ну так что же!»
«Я здесь ни при чем».
Внезапно откуда-то выплыл капельмейстер и с улыбкой обратился к профессору.
«Что вы хотите от этого юноши? Он написал прекрасную музыку…»
Гоча рассердился.
«Прекрасная она или нет, я писал ее не для военного оркестра».
«А в чем, собственно, дело, — мы ведь не изменили ни одной ноты, та же мелодия, тот же темп…»
«Но она исполняется не там, где должна исполняться, — проговорил профессор, — у всего есть свое назначение».
«Да, — поддержал его Гоча, — у всего есть свое место…»
«Вы абсолютно правы, — согласился капельмейстер, — он дирижировал оркестром и говорил одновременно, — но вспомните, разве траурный марш Шопена был написан для панихид?»
«У всего должно быть свое место, — повторил профессор. — Шопен тоже заявил бы протест».
«У всего есть свое место, — повторил Гоча. — И я заявляю протест».
— Стой! Стой! — глухо донесся сзади оклик солдата. Гоча перебежал улицу и бросился к трибуне.
— Стой! Стрелять буду! — Солдат, конечно, просто пугал Гочу.
Гоча летел, словно на крыльях.
— Стой!
Гоча обежал трибуну, пробрался между оркестрантами и вытянулся перед капельмейстером. Тот взглянул на него удивленными голубыми глазами.
— У меня к вам дело! — крикнул Гоча, стараясь перекричать оркестр.
У капельмейстера сделалось испуганное лицо. Наверное, он подумал, что с его семьей стряслось что-нибудь недоброе. Он украдкой взглянул на офицеров, стоящих на трибуне, показал оркестру, чтобы играли без него, и отвел Гочу в сторону.
— Что случилось? — Вопрос прозвучал как мольба не сообщать ничего дурного.
Гоча не знал, с чего начать.
— Я… я… автор этого марша…
Капельмейстер так и застыл на месте, вникая в смысл сказанного.
Некоторое время он стоял, будто онемев, а потом его взволнованные, ожидавшие беды глаза прояснились. Лицо оживилось, стало добрым и ласковым. Он, видимо, ужасно обрадовался, что ничего дурного не случилось, а просто перед ним стоял молодой композитор…
— Что вы говорите? Очень приятно… Я давно хотел с вами познакомиться. Вы написали прекрасный марш…
— Меня интересует… — начал было Гоча, но капельмейстер не слушал его, торопливо говорил, помогая себе руками, и все поглядывал в сторону трибуны.
— Прекрасный… Всем очень нравится, весь гарнизон знает его на память.
— Я хотел выяснить…
— Весь гарнизон! Даже слова
— Я пришел затем, чтобы…
— Не забудьте, завтра в час!
Гоча невольно взглянул на часы. Без пяти восемь.
«Гуранда!!»
— Заходите обязательно… Я вас буду ждать… А марш в самом деле замечательный!
«Я совершенно забыл о Гуранде!»
— А теперь простите, мне надо идти… — Капельмейстер повернулся и быстро направился к оркестру.
Гоче казалось, что он целый век не думал о Гуранде…
Он совсем забыл, что они должны пойти в кино.
3
По лестницам Гоча взбежал так, как бросаются в высокую волну пловцы, перепрыгивая сразу через три ступеньки. Он, как канат, тянул на себя перила и взбегал все выше… Второй этаж… третий… Дом начал медленно кружиться… четвертый… Он нажал кнопку звонка — и не отпускал. Быстрые шаги, скрежет замка и лицо тети Кето, удивленное, испуганное.
— Гоча?! Что случилось? А где Гуранда?
— Разве ее нет дома?
— Господи, конечно, нет — она ушла в кино, вы же собирались вместе?
— Она должна была меня ждать…
— Она ждала, а потом сказала — наверное, что-то случилось, раз он не пришел, или я не так поняла и мне нужно было стоять у кино… Минут двадцать, как она ушла. — Тетя Кето вдруг замолчала, испытующе заглянула Гоче в глаза. — Скажи мне правду, ничего не случилось?
— Да нет, ничего, — махнул рукой Гоча.
— Почему же тогда ты так взволнован? На тебе лица нет.
— Я просто устал, тетя Кето…
— Подожди, я пойду с тобой…
— Не надо.
— А где она сейчас может быть?
— Я ее найду… Наверное, она ждет меня у кино, вы не беспокойтесь. Ничего не случилось.
Гоча спустился по лестнице.
— Пусть она обязательно позвонит.
— Хорошо.
Гоча сбегал вниз и чувствовал, что мать Гуранды смотрит на него сверху, встревоженная и обеспокоенная.
На улице уже сгущались сумерки. Толпились люди, сновали машины. Гоча стал искать зеленый глазок такси. С четырех сторон неслись к перекрестку автомобили, автобусы и троллейбусы и во все четыре стороны продолжали свой путь дальше. Они обгоняли друг друга, сворачивали, тормозили. Иногда какой-нибудь водитель высовывался из кабины и сердито бранился. Время от времени пронзительный милицейский свисток раскраивал уличный гул, и тогда какая-нибудь из машин покорно останавливалась, словно завороженная и лишенная силы.