Девятый Будда

Истерман Дэниел

В голове его завыл ветер. Мир превратился в пустоту, заполненную пылью, оставшейся от предыдущего мира. Он услышал зовущий голос матери:

— ...Кристофер...

И голос сестры, бегущей за ним в один из долгих летних дней по залитой солнцем лужайке:

— ...Кристофер...

И голос Элизабет, с вытянутыми в приступе боли руками, расширившимися зрачками, на пороге смерти:

— ...Кристофер...

И, наконец, голос отца, раздающийся в самом центре пустоты, собирающий вместе пыль, переделывающий мир:

— ...Кристофер? Ты не помнишь меня, Кристофер?

Глава 27

Они

вместе стояли у последней по счету гробницы. Отец Кристофера открыл ставни, и они смотрели на вид, открывавшийся за перевалом. Долгое время ни один из них не произносил ни слова. Солнце уже переместилось, и, сменив положение, вырезало узоры из света и тени на туманных белых пиках и в заполненных снегом лощинах. Двигались только тени. Остальной мир был неподвижен и тих.

— Это Эверест, — внезапно сказал старик, показывая на юго-запад: он напомнил отца, показывающего что-то своему ребенку. — Тибетцы называют его Чомолунгма, «Божья Матерь Земли». — Он остановился, ожидая, пока Кристофер не отыщет указанный им пик. Обрывки облаков закрывали все, кроме самой вершины огромной горы, казавшейся маленькой на таком расстоянии.

— А это Макалу, — продолжил он, показывая чуть дальше на юг. — Чамланг, Лхоцзе — все их можно увидеть отсюда, когда погода прояснится. Иногда я часами стою на этом месте и смотрю на них. Я никогда не устаю от этого вида. Никогда. И все еще помню, как увидел это в первый раз. — Он снова замолчал, думая о прошлом.

Кристофер поежился.

— Ты замерз? — спросил его отец.

Он кивнул, и старик закрыл ставни, снова изолируя их внутри чортена от внешнего мира.

— Это мое последнее тело, — сказал отец, проведя рукой по отполированной поверхности гробницы.

— Я не понимаю, — признался Кристофер. Будет ли дважды два когда-нибудь равно четырем, будет ли сочетание черного и белого снова давать серый цвет?

— Ну, это ты наверняка понимаешь, — возразил отец. — То, что мы вселяемся в новые тела, а потом оставляем их. У меня было много тел. Скоро я оставлю и это. И тогда придет время искать новое.

— Но ты мой отец! — возразил в свою очередь Кристофер. — Ты умер много лет назад. Это невозможно.

— А что возможно, Кристофер? И что невозможно? Ты можешь сказать мне? Ты можешь положить руку на сердце и сказать, что тебе это известно?

— Я знаю, что если ты мой отец, если ты тот человек, которого я знал, когда был ребенком, то ты не можешь... быть воплощением какого-то тибетского святого. Ты родился в Англии, в Грантчестере. Ты женился на моей матери. У тебя был сын. Дочь. Это бессмысленно.

Старик взял правую руку Кристофера и крепко сжал ее в своей руке.

— Кристофер, если бы я только мог все объяснить, — сказал он. — Мы теперь чужие, ты и я, но поверь, что я никогда не забывал тебя. Я никогда не хотел оставлять тебя. Ты веришь в это?

— Я не знаю, чего ты хотел. Я только знаю, что произошло. Что произошло по словам тех, кто мне это рассказал.

— Что они рассказали тебе?

— Что ты исчез. Что однажды ночью ты покинул лагерь, и наутро тебя не нашли. После того, как прошло некоторое время, было решено, что ты погиб. Это правда? Именно так все было?

Старик опустил руку Кристофера и чуть отвернулся от него.

— В какой-то степени, — тихо ответил он.

Гробницы предшественников делали его ниже ростом. Его изборожденное морщинами лицо выглядело очень усталым.

— Это верно, но лишь в какой-то степени — как и большинство вещей в этом мире. Более правдивая версия,

о которой они не догадывались и тем более не могли сказать тебе, заключалась в том, что Артур Уайлэм был мертв задолго до того, как вышел той ночью из палатки. Я был просто телесной оболочкой, я был пуст, начисто лишен какого-либо содержания. Я действовал, я выполнял свои обязанности, какими бы они ни были, я походил на человека. Но внутри я уже был мертв. Я был одним из роланг, которых люди якобы видят в этих гробницах. Когда я ушел утром из лагеря, я не понимал, что я делаю, куда иду. Если честно, то я мало что помню. Все, что я знаю, это то, что тогда в моей жизни уже ничего не оставалось, ничего не было впереди. Я до конца исчерпал все, что она могла мне предложить, и обнаружил, что она прогнила насквозь. Все, что я хотел, — это идти. И я шел. Несколько дней я шел, карабкался по горам, спотыкался и падал, удаляясь все глубже и глубже в горы. У меня не было еды, и я не знал, как ее найти; я чувствовал себя потерянным, и мысли мои были в полном смятении.

Он замолчал, вспоминая, снова пробуя на вкус пустоту и ужас тех дней.

— Они нашли меня в месте, которое называется Сепо, — двое монахов из Дорже-Ла. Я был в состоянии полного изнеможения и близок к смерти. На самом деле ничего необычного — умирающий человек, замерзший, голодный, с путающимися мыслями. Но в Тибете все считается необычным. Они во всем находят какие-то знаки — в метеорите, в рождении урода, в кружащей вокруг горы птице. Часто их внимание привлекают очень маленькие вещи, мелочи — форма ушей ребенка, то, как лежит на крестьянской хижине соломенная крыша, то, как поднимается из трубы дым. Мелочи, которых ты или я просто не заметили бы. Мы утратили эту способность. Место, где они нашли меня, находилось на пересечении двух ледников. На востоке был острый пик, на западе — крутой обрыв. В тот день, когда они нашли меня, неподалеку от места видели двух кружащих стервятников. Я думаю, что они, наверное, ждали, пока я умру и стану доступной пищей. Все это просто — но для них это знаки. Они сказали, что было предсказание, согласно которому нового настоятеля Дорже-Ла найдут на месте с таким описанием. До этого дня я не знаю, правда это или нет, и было ли вообще такое предсказание. Но они верят в это. А после... я тоже в это поверил.

Кристофер прервал его, все еще не понимая, о чем идет речь.

— Но ты же не был ребенком, — сказал он. — Ты был сорокалетним мужчиной, взрослым человеком. В качестве новых воплощений они всегда выбирают детей трех-четырех лет.

Отец вздохнул и положил руку на плечо Кристофера.

— Это не обычный монастырь, Кристофер. Это Дорже-Ла. Здесь все происходит по-другому. — Он остановился и снова вздохнул. — Я тринадцатый настоятель Дорже-Ла. Мой предшественник умер в год моего рождения и оставил инструкции не искать ему наследника, пока не пройдет сорок лет. Он сказал, что новое воплощение придет с юга, из Индии. И что это будет чужеземец.

Он замолчал. Кристофер ничего не сказал. Если старик верит в этот бред, какое право он имеет опровергать его слова? И возможно, что это все же не бред. Возможно, в этом было что-то, чего Кристофер с его европейским складом ума принять не мог.

— Пойдем в другую комнату? — спросил старик.

Кристофер кивнул.

— Я в твоих руках, — ответил он.

Отец посмотрел на него, все еще пытаясь найти в мужчине того ребенка, которого он оставил много лет назад. Осталось ли что-нибудь, хоть что-нибудь?