Девятый чин
Шрифт:
Брусникин, помедлив, двинулся к стойке бара.
— Мне бы Павла Андреевича, — обратился он к нервному официанту.
— А Чеботареву бы Шэрон Стоун. А Гоче — рубашек дюжину. А мне бы — пива.
Одним духом осушив свой бокал, Стручков успокоился. Его потянуло на риторику. Иначе говоря, на красивую, но малосодержательную речь.
— Всем бы нам чего-нибудь несбыточного, — произнес он с пафосом. — Нет чтобы сбыточного, так нет же. Сбыточное — сбывается. За вчерашний вечер мы сто пятьдесят литров пива сбыли. И это не предел наших возможностей. Хотя подводные лодки у нас — говно. А если иначе посмотреть, то —
— Капкан его фамилия, — перебил Никита набравшего обороты софиста-любителя.
— Капкан?!
Официант и Гоча переглянулись. Они оба превосходно знали как самого Капкана, так и то обстоятельство, что еще месяц назад «смотрящий» Малюты приказал всем долго жить.
— Нет, генацвале. — Гоча покачал головой. — Мы такого не знаем. Совсем не знаем. Здесь его каждый не знает. А ты не из ФСБ, друг? Про него ФСБ уже спрашивал.
По бегающим глазам бармена Никита догадался, что Капкан тому вполне известен. И еще он догадался, что в поисках «продюсера» ему здесь никто содействия не окажет.
Брусникин достал из бумажника пятисотрублевую купюру.
— Между нами, я из Кривого Рога. — Купюра придвинулась к Бедашвили. — Долг Павлу Андреевичу привез. Он же тебе спасибо скажет.
— Рубашку вот испортил. — Гоча показал Брусникину пятно, отдаленно похожее на латиноамериканский континент. — От «Армани» рубашка была. Теперь от кого?
— У «Армани» все в кармане, — сострил Гриша, взял со стойки розовую ассигнацию и засунул ее в карман Гочиной рубахи.
— Так что же? — Никита выжидающе посмотрел на бармена.
— Пиво. — Бедашвили ухмыльнулся беззубым ртом. — Кружка по сотне. Но — литровая. Итого, пять выходит. И шестая от меня как от человека человеку. А капкан что? Его на волка ставят.
— Я на волка не ставлю. — Гриша осушил второй бокал. — Здесь бега рядом, так я на Стремительного ставлю чисто в ординаре.
«Нет, — удрученно подумал Никита, — Вергилия мне здесь не найти».
— Из ФСБ, значит, уже интересовались?! — В пустом помещении вопрос Никиты прозвучал вызывающе громко. — Ищут пожарные, ищет ЧК парня какого-то лет сорока?!
И вызов его был услышан. Портьера сбоку от стойки, прикрывавшая дверь в подсобные помещения, резко отдернулась. На авансцену выступил директор пивной Галактион Давидович Лордкипанидзе.
— Это что?! — произнес он, враждебно изучая Никиту. — Стихи?!
— Они, — подтвердил Брусникин, придвигая к себе кружку с пивом, наполненную Гочей из медного крана в форме курительной трубки.
Поясная статуэтка, изображавшая Шерлока Холмса с трубкой в зубах, была гордостью исполнительного директора. Такую подачу бочкового пива для клиентов он разработал сам. Когда следовало наполнить очередной бокал, бармен переворачивал трубку великого сыщика, и та выдавала соответствующую порцию охлажденного напитка.
— Поэт?! — в голосе грузинского лорда прозвучало что-то металлическое, но Брусникин не придал этому значения.
— Поэт ли я?! — ответствовал он с горечью. — Пожалуй. Поэт в России больше, чем поэт. Но меньше, чем заведующий клубом.
Поэтов Галактион Давидович страшился как студентов МАИ, бойцов ОМОНа, бомжей и налоговой инспекции вместе взятых.
Минула всего неделя, как такой поэт, налившись пивом, выдернул из-за пазухи засаленную школьную тетрадь и вскочил в грязных кедах на
Гоча пробовал спихнуть поэта шваброй, но швабра оказалась бессильна. Хуже того, вырванная из рук Бедашвили, она сама обратилась против бармена и черенком выставила ему ряд передних зубов. При этом контрудар сопровождался громогласной репликой: «Поэтов можешь ты не бить, но полотеров бить обязан!»
Безобразие закончилось форменной потасовкой, на шум которой сбежались студенты МАИ, проводившие досуг на лоне природы. С воплями «Звери наших метелят!» они принялись крушить мебель и стекла. Шайка бомжей, промышлявших неподалеку, воспользовалась всеобщей сумятицей и утащила из подсобного помещения шесть коробок отборного коньяка «Ахтамар». Затем приехали бойцы ОМОНа, вызванные кем-то из прохожих, и навели порядок, выбив при этом Гоче еще один зуб и крупно оштрафовав заведение. Налоговая инспекция пожаловала только на следующее утро по сигналу какого-то члена депутатской комиссии, проживающего этажом выше и лишившегося в связи с происшедшим бардаком заслуженного отдыха.
— Чеботарев! — взвился не на шутку встревоженный директор.
Домой Брусникин прибыл с гематомой на лбу и большим лиловым кровоподтеком на предплечье, оставленным дубинкой вышибалы. Это не считая ссадин на щеке, которой довелось проехаться по тротуару.
Людмила встретила мужа почти бесстрастно. Она уже начинала привыкать к издержкам его опасного ремесла. Догадывалась бы Людмила, что еще ожидает ее впереди, она сразу начала бы готовиться к эвакуации. Хотя, общеизвестно, жены декабристов последовали за своими героическими реформаторами на каторгу. Не то чтобы Людмила не могла с ними соревноваться в благородстве, но, по большому счету, между сибирской ссылкой и сущим адом, согласитесь, имеется некоторая, пусть незначительная, разница.
ЧАСТЬ 2
Гнев Малюты
Совет директоров в составе Торпеды, Пузыря, Соломона, Шустрого и Лыжника с Жалом собрался за круглым столом в кабинете на улице Лесная. «Круглым» этот стол можно было назвать лишь в устойчивом смысле выражения, как назвали бы круглым дурака. В реальности же стол, хоть и устойчивый, имел вытянутую прямоугольную форму и упирался торцом в другой, куда более сокращенный, стол председателя. С небольшой высоты вся эта мебельная фигура напоминала штангенциркуль, штанга которого с обеих сторон помечалась через равные промежутки вышеупомянутыми директорами. Все они молча держали равнение на Малюту, сосредоточенно изучавшего деловые бумаги.
— А где Капкан? — Малюта, очнувшись, вскинул голову.
Директора заметно поскучнели. Минуло почти три месяца с тех пор, как правая клешня Малюты была с почестями кремирована и заняла свою экологическую нишу в колумбарии Митинского кладбища. Учитывая обстоятельства гибели Капкана, уместно сказать, что его кремировали дважды. Но кто осмелился бы так сказать? Последнего смельчака Малюта пригвоздил к стене гарпуном братьев Лаптевых, приобретенным на подпольном аукционе вездесущим Соломоном за какую-то жалкую штуку гринов.