Деяние XII
Шрифт:
Ходили, правда, слухи о некоем Лёхе, который отказался снимать крест, надетый ему матерью, и был забит духами до смерти. Ребята рассказывали эту историю бесстрастно, и никто её не комментировал.
Так что поначалу они свободно ходили по лагерю и даже выбирались за стену – бежать-то в горах всё равно некуда. Периодически даже проводили футбольные и волейбольные матчи со своей охраной.
Абдуллу привезли через несколько дней после Руслана. Тот сразу узнал его, несмотря на чалму, бороду и афганскую одежду. Последний раз видел соперника в квартире на Герцена, когда…
Конечно, лицо Руслана ничего не отразило. Конечно, здоровенный офицер спецназа внимания не обратил на чижаря-первогодка. Сам он, после долгого боя спецгруппы КГБ с целой тысячью духов, раненым, без сознания, был захвачен в долине Панджшера людьми Ахмад-шаха. Охрана испытывала к нему определённое уважение, хотя ислам он так и не принял.
Абдулла заметил Алишера через несколько дней, когда, гуляя по плацу, Руслан имел несчастье привлечь к себе внимание Инвалида, пакистанского инструктора, взявшего псевдоним по имени лагеря – ибн Валид, так что для русских не было вопроса, какую кличку ему дать.
Инвалид аккуратно подстригал бороду, всегда носил большие тёмные очки (по экранам мира победительно шёл «Терминатор») и зелёную повязку шахида. Говорили, что он – офицер пакистанского спецназа. Нравом отличался свирепым, доставалось от него не только пленным, но и духам.
Теперь он решил показать свое виртуозное владение саблей. Собрав курсантов, нетерпеливо помахивая длинным, почти прямым клинком, он оглянулся. Увидев сидящего поодаль в тенечке Руслана, властно махнул рукой, защёлкав по-птичьи, что означало приказ подойти.
По всей видимости, пакистанец то ли хапнул какого-то совсем уж убойного чарса, то ли у него просто съехала от жары крыша – похоже, он задумал зарубить шурави на глазах восхищённой публики. Расклад Руслана не радовал, но делать было нечего – придётся работать. О том, что при этом страшно засветится, старался не думать.
Слегка приподняв руки к груди, стоял перед красующимся Инвалидом. Уроки Мастера сидели в нём намертво и ему не надо было вспоминать последовательность движений.
Пакистанец взмахнул саблей и был страшно удивлен, что она прошла чуть ли ни вплотную к левой руке мальчишки, совершенно того не задев. Он не успел ругнуть проклятый индийский бханг, из-за которого так позорно промазал, как бача возник рядом. Каким-то неведомым образом сабля оказалась в руках у паршивца, его собственная была заломлена и он всей тяжестью приложился спиной к основательно убитой почве плаца. А проклятый щенок воткнул клинок в землю и стал спокойно ждать продолжения.
Оно не замедлило. Разъяренный Инвалид схватил свой опозоренный меч и с ревом принялся наносить беспорядочные удары. Однако ни один из них не достигал цели. Бача вроде бы как даже лениво уклонялся, но всякий раз клинок рассекал воздух.
Наконец, Инвалид взял себя в руки и нанёс особенно хитрый удар. Он так и не понял, что с ним сделал шурави – просто грохнулся вновь, на несколько секунд потеряв сознание.
На самом деле Руслан, почувствовавший, что представление пора кончать, одновременно резко ударил ногой по колену фехтовальщика, а когда тот невольно опустил клинок, так же резко и сильно – по руке, и закончил прием сокрушительным ударом ребром ладони под подбородок.
Сабля опять была в его руках, но он с отвращением её отбросил. Стоял, не сомневаясь, что вот здесь его путь окончен. Курсанты вокруг возбужденно орали, но не трогались с места, ожидая, что предпримет очнувшийся Инвалид.
Тот не разочаровал зрителей: поматывая гудящей головой, поднялся на коленях и выхватил из кобуры пистолет. Руслан знал, что застрелить его Инвалид не успеет – он доберётся до него раньше, свернет башку и отберет оружие. И – тут же умрёт сам под очередями курсантов, может быть, успев одного-двух пристрелить.
– Господи, помилуй! – пробормотал он и приготовился к прыжку.
– Дрешт (стой)! – словно ангельский глас с палящих небес.
Один из «чёрных аистов», оставленных шейхом в Бадабере, решительно направил автомат на борзого пакистанца. Тот ответил невнятным набором слов, в значении которых было сложно усомниться. Моджахед многозначительно повел стволом. Инвалид вскочил и стал что-то доказывать, поминутно кивая на Руслана, который так и стоял в полной готовности убивать и умирать. «Аист» заворчал, негромко и веско, и пакистанец замолк. Злобно вбросил в ножны саблю и, не оглянувшись, вышел за ворота. Больше в Бадабере его не видели.
«Аист» несколькими словами разогнал курсантов и ушёл сам, даже не взглянув на Руслана. Инцидент был исчерпан.
– Ты где так научился? – первое, что услышал Руслан, когда вернулся в тюрьму.
Рядом стоял Абдулла.
– В Москве в секцию ходил, – буркнул он, приготовившись бутафорить в соответствии с текущей легендой.
– Хорошая секция… Закрытая, поди? Папаша устроил?
– Какой папаша? – юноша сделал наивное лицо.
– Да ладно, все знают, – пожал плечами Абдулла. – Ну, молчи, если велели… Как зовут-то, сказать можешь?
– Ага. Алишер.
– Ну-ну… А я – Абдулла Рахман. Вот и познакомились.
Руслан улыбнулся полковнику Казакову.
Они сошлись неправдоподобно быстро: зелёный юнец и матерый полкан. Это так со стороны смотрелось. Ребята удивлялись, кое-кто сально посмеивался, предполагая гомосексуальную подоплеку, на что Руслан только саркастически усмехался. Он был рад, что Казаков проявляет к нему интерес – жажда узнать что-нибудь об Инге была неумолима. И вскоре, без всяких намёков с его стороны, полковник сам заговорил о ней.
– Я вот тут… – начал он, сидя рядом на суфе и глядя куда-то вниз.
До Руслана доносился густой запах грязных ног, ибо полковник сбросил стоптанные кроссовки, но юноша не подавал вида. Сидел со своим обычным отстраненным лицом.
– Я вот тут парюсь, а моя-то в Ленинграде, в психушке.
Руслан ни малейшим движением не показал, что воспринял информацию.
– Да я сам дурак.
Казалось, Казаков не обращается ни к кому, Руслану вспомнились исповедники в храме, из тех, кто понимает, что грехи свои они поверяют не батюшке.