Деяние XII
Шрифт:
А те поднялись и пошли за почерневшим от горя Алифбеком к тайному лазу на краю оврага, в котором один за другим и скрылись. Махию нес на руках один из её братьев. Она казалась совсем маленькой и беззащитной.
…В тот же момент в сказочном весеннем Андижане, за одни сутки покрывшемся сиянием цветущего урюка, в тёмном подъезде острая, как игла, пика вонзилась в сердце Айгуль. Он умерла, не успев увидеть своего убийцу, унося с собой во мрак лишь страстную песню белоснежных цветов, которая звучала в ней всю дорогу до дома…
…В тот же момент в ленинградской психиатрической больнице, в отдельной палате повышенной комфортности, вдруг проснулась лежащая на койке юная женщина. Она беспокойно заворочалась, повернулась к зарешеченному окну и полными слез глазами вперилась в розоватую муть нарастающего вечера. Страшный нечеловеческий вой потряс палату. В неё ворвались двое санитаров и медсестра с капельницей. Вой оборвался. Лицо девушки утратило выражение. Её наголо
Руслан невидящими глазами глядел на осторожно приближающихся врагов. На плече его лежал так и не использованный сегодня гранатомет Ведмеда с одним-единственным выстрелом. Хорошенько наведя оружие, он точно послал гранату в развалины дома, где скопилось больше всего духов. Взрыв, вопли, стоны. Он отбросил бесполезную трубу и взялся за ручной пулемет. Очереди прижали врагов к земле.
Юноша всё делал как робот. В душе его образовалась сквозная дыра, откуда жизнь злым ветром высвистывала в Великую пустоту. Холодные губы механически твердили: «Мурдаги», и именно смерть олицетворял он сейчас. Атакующие просто ничего не могли с ним поделать. Когда у него кончились патроны в пулемёте, он взял автомат, периодически заменяя его на винтовку, и выстрелы его были так точны, что в сердцах головорезов шейха расцвел мистический ужас.
Много раз они стреляли в него, метали гранаты, но казалось, он был неуязвим. Духи потеряли уже десятки бойцов, но взять дувал так и не сумели. Наконец, атака просто сошла на нет.
Руслан этого как будто не заметил. Все так же смотрел перед собой, сжимая своё последнее оружие – старую английскую винтовку. Губы его перестали призывать смерть, а по щекам вольно и обильно катились слезы.
Но, кажется, что-то изменилось. Он сфокусировал взгляд. Моджахеды куда-то исчезли, но к нему двигалось такое, что его чуть было не захватил бесформенный первобытный ужас.
Страшным усилием воли приказав себе стоять спокойно, он расширенными глазами глядел на идущих к нему мертвецов.
Они все были здесь. Впереди, со смятой окровавленной головой шёл отец. Рядом – бледный, с удивленными, даже какими-то глуповатыми выражением на мёртвом лице Рудик. Хихикающий, бормочущий, мотающий головой на переломанной шее Розочка. Покрытые трупными пятнами мюриды Хабибулло, во главе с ним самим, выпученными глазами, глядящими в никуда. Полуразложившиеся, теряющие клочья плоти, частично скелетированные – должно быть, его ребята, но он не узнавал их. Зато узнал тех, кого не ожидал здесь увидеть – Айгуль и Княжну. Совершенно не похожие, они смотрелись сейчас, словно жуткие сёстры – обе в белых блузках, напротив сердца у каждой чернела маленькая дырочка, и вокруг – немного красного. Губы Айгуль приподнимала слабая улыбка, у Княжны они были скорбно сжаты, но лица обеих оставались бесчувственны и неподвижны. За ними брел огромный панк с печально поникшим оранжевым ирокезом, вытекшим глазом и ножом, торчащим из бока, потом – мёртвые моджахеды, некоторые поднимались с поля боя и присоединялись к шествию.
Он не мог представить, что успел убить столько людей. Ибо все они были убиты им – даже те, кого убили другие. Они были убиты из-за него, из-за его амбиций, его игры, его Отрочества, будь оно проклято!
– Зачемзачемзачем, – взахлеб забормотал он, ударяясь головой о выщербленные кирпичи дувала.
В душе его зияла бесконечная пустота, и теперь это было навсегда. Он почувствовал, как из пустоты этой вырастает великая чёрная Тень.
– Го-о-осподи! – закричал в стремительно темнеющее небо.
Ему ответило эхо с соседних гор.
Он упал на колени, не гладя на приближающихся зомби. Он был готов отдать себя им. Был бы рад, если бы они растерзали его заживо.
– Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя, – часто забормотал он, даже не понимая, что говорит, и говорит ли вообще, не шепчет ли эту отчаянную молитву лишь его погибающая душа.
Что-то изменилось опять. С недоверием Руслан поднял глаза, и их осенил свет. Он не видел больше процессии убитых. Источая сияние, по полю боя плавно, словно над землей, двигался Прекрасный человек. Лицо его было сурово и печально, в руке, вместо зелёной ветви, искрился обнажённый меч.
Руслан глядел на клинок, который отправил его на Деяние, и едкая горечь унижения расползалась в нём, заполоняя разверзшуюся пустоту. Поднявшаяся было Тень скукожилась и пропала. Зато разгоралась жгучая боль, а в сердце вломился тошнотворный стыд.
– Прости меня, Страже Божий! – закричал он.
Но Прекрасный человек не глядел на него, проплывал мимо, уходил из его жизни в чудесную страну, где прекрасный сад и добрые звери. А он, Руслан, войти туда был недостоин.
– Прости-и-и!
Не оборачиваясь, Небесный Батырь отмахнулся от Руслана мечом, словно от надоедливой мухи.
В юношу будто ударила молния. Он упал и не видел больше ничего.
Сахиб смотрел на распростёртое тело того, кого он привык называть Ставрос, на раскинутые руки, спокойное бледное лицо. Вместо вечного йо-йо, президент Клаба поигрывал старинным кинжалом в золочёных ножнах.
– Кажется, у него просто обморок от истощения, – бросил он стоящему чуть поодаль молодому шейху, сжимавшему в левой руке АКМ.
Тот кивнул.
– Прикончить?
– Ни в коем случае. Он мне нужен живым. Отправьте пока в Бадабер, потом я его заберу.
Шейх коротко поклонился.
Единица хранения № 561-2089
Секретно, выдается артельщикам не ниже V ранга.
Преподобного в священноиноках отца нашего Епифания тайное слово об обретении Отроком Варфоломеем Честнаго Животворящего Креста Господня.
Благослови, отче.
Слава Вышнему Богу, в Троице славимому, Который есть наше упование, свет и жизнь, в Которого мы веруем, в Которого мы крестились.
Мною, недостойным Епифанием, с помощью Божией и по молитвам святых старцев, написано уже Житие пречудного и совершенного Сергия, игумена Радонежского. Но долг перед тайной Ордой, к которой я принадлежу, велит мне описать и то, что до времени должно быть скрыто от православного народа. То, что узнал я от многих людей, также хранивших тайну сию: самого Сергия, и от старшего его брата Стефана, и воеводы Димитрия Боброка Волынца.
В том житии написал я, как однажды отец послал Отрока Варфоломея, а это имя, которым наречен был блаженный Сергий при святом крещении, искать жеребят. И встретил он некоего черноризца, незнакомого ему старца, благообразного и подобного Ангелу, который стоял на поле под дубом и усердно, со слезами, молился. Написал я и о том, как чудный этот старец наделил Варфоломея способностью к грамоте. Но не всё я написал, что поведал он ему, ибо тогда он приказал Отроку не говорить этого никому из тех, кто не входит в чиноначалие Орды. Потому Варфоломей лишь перед великим Мамаевым побоищем поведал о том воеводе Боброку, который был ближним человеком старцев Орды. Тот же потом рассказал это и мне, дабы я записал всё для назидания будущих соработников Орды.
Вернемся же к славному старцу, явившемуся Варфоломею. Ещё до того, как благословил он Отрока святой просфорой, дабы тот промыслом Божиим познал грамоту, он открыл ему своё имя. «Ныне, чадо, – сказал он, – явился тебе царевич Пётр, некогда подвизавшийся на Ростовской земле». «Святый отче, моли Бога о мне!» – вскричал Варфоломей и хотел пасть на колени, но старец поднял его. «Слушай, Отрок, – сказал он, – что по воле Божией должен ты будешь исполнить в мире сём». И далее святой старец рассказал о том, как ему, внуку царя Бату, в юные годы было видение Святого Архистратига Божия Михаила, и как Архангел возвестил ему, что он Отрок, на которого возложено дело сбережения Честного Древа, хранящего землю нашу. Благоверный Пётр сказал, что есть Отроки-податели, которым суждено передать Крест Господень кому-нибудь из земных владык, как он, царевич Петр, передал его Великому князю Александру. Но есть Отроки-хранители, каким Варфоломей и будет, коим положено сберегать Крест Богу угодное время. И открыл чудный старец Отроку место, где великий князь Древо сохранил, ибо к тому времени никто из живых уже не знал этой тайны.
А дальше было всё, как описал я в Житии. И когда после смерти родителей Варфоломей с братом Стефаном ушёл в леса на жительство пустынническое, искал он то место, о коем поведал ему благоверный Петр. Найдя же и подняв из-под спуда Крест, поклонился Ему и вместе с братом срубил над ним церковь, под полом которой и спрятал Честное Древо. Стефану ничего он не сказал, а тот молчал и не спрашивал, но Бог вложил в него знание, что совершилось великое таинство.
И пустынная церковь эта стала началом обители Святой Троицы, где чудный Сергий был игуменом до блаженной своей кончины. Являлись ему и бесы, и враги наши из нечестивой латинской Конгрегации, желавшие уничтожения обители и искавшие Честное Древо. Но посрамил их отец наш Сергий.
А при блаженном преставлении своём, о котором знал он заранее, преподобный велел любимому ученику своему и преемнику добродетельному Никону тайно положить Крест себе во гроб, что тот с благоговением и сделал, а вскоре принял на себя обет подвизаться в безмолвии, чтобы даже случайно тайну эту великую не выдать.
Когда же по прошествии тридцати лет обретены были мощи святого, о чём писал я в Житие, Крест лежал вместе с ними. Никто из монахов не знал уже, что это такое, но из великого почтения к преподобному и по наущению соработников Орды, тайно меж ними бывших, положен он был вместе с мощами в новую раку.
И ныне он там, и пребудет столько, сколько угодно Господу нашему, Которого благодарим мы за то, что Он даровал тайной Орде такового Отрока, а нашей Русской земле и в нашей северной стране такового святого старца, господина преподобного Сергия. И да помилует Бог меня, недостойного Епифания, который по скудости ума своего не сумел по достоинству сложить похвалу чудному этому святому. И да пребудет с нами вечно благодать Духа Святаго, ныне и присно и во веки веков. Аминь.