Деяние XII
Шрифт:
Эта телеграмма явно была из второй категории, да ещё из-за границы. Санёк знал, что копия её уже пошла в Большой дом, где с ней что-то будут делать. Но его это не касалось, его работой было доставить её, несмотря на пятый час утра, по указанному адресу. Ибо это была «молния».
«Молния» из Бейрута. Бейрут – это Ливан. Санёк знал, потому что в его коммунальной комнатушке стоял купленный ещё его покойными родителями черно-белый «Рекорд», и, включая в свободный вечер программу «Время», он часто слышал, как диктор скорбно возглашал: «Бейрут. В Ливане продолжаются…» Дальше Санёк не слушал, потому что «продолжались» всякие нехорошие вещи, от которых он расстраивался.
Но
Санёк пожал плечами: «Неегоумадело». Он уже почти дошёл до дома адресата – в том же квартале у метро, что и дом Санька. Но если Санёк жил в огромной коммуналке с одним туалетом и длиннейшим коридором, в который выходили обшарпанные двери комнат, населённых прибитыми жизнью и отравленными алкогольными суррогатами людьми, то здесь явно преобладали отдельные квартиры.
Так оно и было. Поднявшись на третий этаж, он настойчиво (при исполнении!) позвонил в обитую дорогим дерматином огромную дверь. Звонок отозвался мелодической трелью. «Вам телеграмма!» Дверь тут же открылась.
Глаза человека под модными очками в тоненькой оправе с дополнительной дужкой совсем не были заспанными, хотя сам он был в роскошном халате. За спиной его в полутёмной прихожей Санёк смутно различил старинную мебель и картины на стенах.
Правая рука человека не покидала карман халата, но Санёк не обратил на это внимание. Глядя прямо в чуть скуластое усатое лицо, повторил важно:
– Вам телеграмма. Распишитесь здесь, пожалуйста.
Человек вынул пустую руку из кармана и, проигнорировав протянутую ему раздолбанную пластиковую ручку, взял со столика у двери другую. Но если бы Санёк знал, что это настоящий «Паркер» с золотым пером, это не произвело бы на него никакого впечатления. Получив подпись, он сразу повернулся и вышел, не обратив внимания на то, как напряглось лицо гражданина, быстро прочитавшего дурацкий текст.
Неторопливо (вряд ли до конца дежурства придёт еще «молния»), Санёк продвигался к родному отделению, наслаждаясь гулкой пустотой улиц. Февраль выдался не студеный, надо было только следить за ногами, чтобы не поскользнуться на затянутой предательским ледком луже, да посматривать наверх, чтобы избежать удара здоровенной сосулькой. А так – благодать. Он любил пустой город и не любил людей.
Но один из них всё же шмыгнул рядом с ним. Санёк не слышал его приближения и испуганно отшатнулся, когда тот вынырнул из-за его плеча и понёсся дальше. Гражданин шёл, вроде бы, нормальным шагом, но удалялся неправдоподобно быстро, за секунды растворившись в холодных тенях раннего питерского утра. И всё же Санёк успел взглянуть на его лицо. Это был усатый адресат странной телеграммы.
Всё было предельно ясно. С детства воспитанный Игрой, Пал Палыч всегда был готов к резким изменениям её конфигурации. Теперь всё делал автоматически: придурковатый мальчишка, принесший телеграмму, ещё не успел выйти из парадной, а Палыч был полностью экипирован: чёрный спортивный костюм, чёрные кроссовки, чёрная лыжная шапочка. Под чёрной суконной курткой скрывался внушительный, но компактный арсенал.
Сделав необходимый звонок, выскочил на улицу, сразу перейдя на скользящий «большой шаг». Конечно, можно было схватить такси, но искать его в такой час было неразумно, а походка ниндзя позволит ему достичь дома отца за несколько минут.
Он не сомневался в подлинности телеграммы и реальности опасности – знал Лису. Если она хотела завлечь его в ловушку, он всё равно её не избежит. Но он не собирался рассматривать такой вариант.
«Какого же… мы не дали ему охрану!» – эта мысль сводила челюсти, как кислота. Он же всегда знал, что рано или поздно противник нанесет удар здесь. Отец был для них опаснее любого члена Совета. Потому что его идеи делали Игру ясной и понятной, расставляли по своим местам союзников и недругов, и с их помощью очень легко было предсказывать развитие событий.
Но предаваться сейчас сожалениям было нелепо. Миновав оторопевшего разносчика, Палыч по какой-то ассоциации принялся вспоминать, как он узнал своё подлинное, вернее, предназначенное ему имя. Он ведь был Павлом Павловичем только потому, что в энском доме малютки безымянные сироты назывались в порядке алфавита, а когда его привезли туда, подошла очередь буквы «п».
Разумеется, «Артель», решив взять в Игру большелобого молчаливого мальчишку из детского дома, выяснила про него всё. Они знали, что его мать, умершая от родов в 1944 году, была вольнонаемной санитаркой в Мангазейской больнице, а отец – ссыльный, отсидевший срок в Норильлаге. Что, кроме одной встречи, да ещё обильно увлажнённой водкой, они никогда больше не виделись, и отец знать не знал о рождении сына, да и едва ли помнил мать. Городок Мангазея Энской области за военные годы лишился почти всех мужчин, и утешением женского населения были только такие вот ссыльные, которых направляли в этот плотский рай за особые заслуги перед народным хозяйством.
Разумеется, артельные сразу узнали, кто был этим отцом, нисколько не удивившись совпадению: носитель таких генов и должен быть идеально приспособлен к Игре. А мальчишка очень походил на отца, да ещё так увлекался историей…
Но за все годы послушничества и первых шагов в Игре ему ничего не сказали. Он читал труды своего отца, даже ходил на его лекции, и – не знал. Наконец, задумал познакомиться с ним. Артель, конечно, не оставляла учёного своим попечением, но вводить его в Игру никто не собирался – его делом была теория. Впрочем, тот и сам догадывался о многом, но, обремененный опытом двух отсидок, предпочитал молчать.
Нового человека учёный встретил, как всегда, недоверчиво – спервоначала всегда подозревал какие-нибудь козни, и часто бывал прав, козней против него плелось немало, и не только в Большом доме. Потому Палычу частенько доставалась порция неподражаемого исто фамильного высокомерия хозяина коммунальной комнаты в центре Ленинграда, неподалеку от Невского и Пяти углов. Но парень был настойчив, и, наконец, его яркие рассуждения и основательная эрудиция покорили сердце старого ученого. А может быть… Он ведь считал себя бездетным, а Палыч был так на него похож.
Во всяком случае, вскоре они общались уже на короткой ноге, частенько выпивая вместе водки и ведя бесконечные беседы об истории с географией. Бывало, учёный даже прислушивался к мнениям Палыча о своей фундаментальной теории этногенеза, которую никак не хотели принимать в научном сообществе.
В этом же окружении Палыч познакомился с Княжной, причем оба понятия не имели, что конкурент принадлежит Артели. Да, сначала их отношения характеризовались острым соперничеством за внимание кумира. Вообще-то, вокруг учёного было несколько группок, которые он мудро старался не смешивать, ибо люди это были совершенно разные. Среди них имелось множество типов с двойным дном, но зэковские навыки заставляли его держать в сфере внимания и врагов. Палыч и Княжна входили в самый ближний круг.