Деяние XII
Шрифт:
– Но Ду-ульси, до-орогая, – он передразнивал ее. – Ты же не ждала, что я приму тебя из-под Ковбоя и, особенно, того идиота.
– Я это сделала ради твоего долбанного Копья! А Ковбой меня изнасиловал!
Она почти визжала. Глаза, казалось, сейчас прожгут в Сахибе дыру.
– Да, – кивнул Сахиб, – и поплатился за это.
Она мгновенно стухла.
– Ты хочешь сказать, что…
– Да, это я спустил с поводка Милорда.
Сахиб звонко рассмеялся.
– Он был счастлив. Этот янки здорово его достал.
– Но…
Правда навалилась на неё и раздавила. Она поняла, что всё… абсолютно всё
И что она для него была всего лишь инструментом.
И что…
Она повалилась на колени и зарыдала.
Сахиб смотрел на нее равнодушно. Йо-йо лениво раскачивалось меж его пальцев.
– You'll just have to claw your way through this disguise, – закончил певец арию.
– Дульси, девочка моя, – холодно проговорил Сахиб, – когда ты вошла в Клаб, ты поклялась быть сильной и выдержать всё.
Она с трудом кивнула.
– Да, сэр.
– Вот и умничка. Встань, утри слезы и слушай.
Она послушно подчинилась приказу.
– Я не спрашиваю тебя, где оно лежит, уверен, в надёжном месте. Пусть там и будет, пока я сам не приду за ним, или не пришлю доверенного человека – оно может понадобиться мне в Афганистане.
– Да, сэр.
– О кей. Теперь свободна.
– Да, сэр.
Она развернулась и хотела выйти.
– Да, вот ещё…
Она порывисто повернулось. В глазах блеснула безумная надежда.
– Благодарю за службу Клабу. Отличная работа.
– Спасибо, сэр, – уронила она безнадежно.
Глядя на уходящую Мэм Сахиб пробормотал еле слышно: «Все-таки, ни то, ни другое»…
– Ну, как я с ней разделался? – произнес он громко.
– Мне было её жалко, – из-за японской ширмы у противоположной стены раздался чистый, но в долей ленивой томности голос.
Оттуда вышла невысокая девушка с ладной фигурой и чуть скуластым лицом. Глаза дикой кошки зеленью сверкнулина президента Клаба.
– Лейла, девочка моя, – проговорил Сахиб, и голос его был почти нежен, – ради тебя я готов уничтожить кого угодно. Не только эту старую негритянку.
– Я знаю, Кимбел, знаю, маленький чёртик, – большой рот растянула полная соблазна и при этом откровенно хулиганская улыбка.
Она легко присела на подлокотник кресла и прижалась к щеке Сахиба обнаженным плечом.
– All in all it was just bricks in the wall, – отрешенно констатировал Пинк в магнитофоне.
12
Он мою защиту разрушает –
Старую индийскую – в момент, —
Это смутно мне напоминает
Индо-пакистанский инцидент.
Демократическая республика Афганистан, провинция Бадахшан, декабрь 1983 – март 1985
Руслан лежал в горячем источнике, из которого Алифбек сотворил что-то вроде ванны. Чудом была эта исходящая паром водица среди холодных валунов и текущих из вечных льдов ручьев. Слева в одном из таких студёных потоков величаво вращалось колесо мельницы. За ним, далеко, пылающие под заходящим солнцем облака обтекали ледяные пики Гиндукуша.
Руслан покоился в центре мира.
Вернее, у главных врат мира, через которые веками проходили народы, связывая части мировой цивилизации, перегрызенной зубами горных цепей: из Китая в Месопотамию, из Средней Азии в Индию. В этих местах останки одной волны пришельцев наслаивались на останки другой, а холодные горы хранили память обо всех.
Не будь этих Врат, не было бы и Игры. Они придавали ей размах и мобильность, не позволяли застояться в озерах локальных культур.
«Врата Игры… Хорошо сказано. Надо будет Палычу…» – подумал Руслан и тут же болезненно сжался, вспомнив, что Палыча он, скорее всего, больше не увидит.
К боли душевной прибавилась телесная, когда он неосторожно дернул ногой. Словно влетевшая в тело молния пронизала от пятки до макушки.
Он переждал приступ и осторожно пошевелил раненой конечностью. Смотреть на неё не хотелось: даже сейчас, спустя почти три месяца после ранения, выглядела ужасно. Он так и не понял, почему до сих пор двуног – там, в окровавленном сугробе на перевале, где погибла группа, видел стопу и половину икры, свисающие на лоскуте кожи и волокнах мышц. В ало-багровом месиве влажно мерцали белые отломки.
Тогда он потерял сознание, а когда очнулся, было совсем темно. Левую ногу жгло, словно она лежала в костре. Навыки выживания работали помимо него. Он не задавался вопросами, почему ещё жив и что будет дальше. Вколол промедол. Пламя боли чуть притухло. «Ногу надо отрезать», – подумал холодно и отстранённо. Следовало активировать пару точек на теле, отвечающих за анестезию, но сил на это не было. Вколол ещё антибиотик. Поискал нож разведчика, вспомнил, что оставил его в том здоровенном панке. Пошарил на щиколотке правой ноги. Там был закреплён длинный кард – подарок Айгуль из Андижана, он так и не расставался с ним. Вытащил нож и разрезал штанину. Хотел полоснуть по остаткам плоти, но тут услышал шаги и голоса нескольких человек.
Он знал про пытку «красный тюльпан»: духи накачивают пленника наркотиками, подвешивают за руки, подрезают кожу подмышками вокруг туловища, и – сдирают, заворачивая до пояса. Когда эйфория уходит, человек или сходит с ума от боли, или умирает.
Он не хотел такого.
Лезвие ножа переместилось под подбородок, но рука дрогнула. Прямо пред ним в мерцающем воздухе зависла знакомая фигура в больничной пижаме, с лысой, на бок свёрнутой головой.
Карма, кара, вода.Вырос Лик изо льда,вырос Лик из стеклав средоточии зла…Руслан с ужасом смотрел на кривляющегося Розочку.
..В поле вырос фонарь.Мы летим на фонарь,свет щекочет нам лица.Нам бы света напиться!..На последней фразе призрак мерзко взвизгнул. Рот растянулся в слюнявой ухмылке, к Руслану потянулись бледные сухие ручонки.
– Иди к нам, малыш, у нас клёво!
– Клёво, клёво, – ледяное дыхание коснулось шеи юноши, и плечи его придавила страшная тяжесть.
Повернул голову. За левым плечом щербато ухмылялось тронутое прозеленью лицо. Откуда-то Руслан знал, что это убитый им в Андижане мюрид.