Деяние XII
Шрифт:
– С ума сошла, – повторил уже спокойнее. – Она же жизнь может высосать! И высасывает! А ты ей вся раскрылась, я чуть с ума со страха не сошёл.
Она вяло слушала этот бред, постепенно приходя в себя. Её толкнуло обращение на «ты» и она удивленно вскинулась. Уловив это, парень смущенно замолк и даже, кажется, покраснел. Заозирался, явно соображая, как бы испариться. Она была уже почти в норме.
– Вы кто? – сделала многозначительное ударение на «вы».
Парень смутился ещё больше.
– Неважно, – пробормотал он. – Ты… вы только помните – они ничто! Ничто!
Он повторил это с непонятным нажимом. Она ничего не понимала.
– Кто они?
– Неважно… Знаете, до свидания, мне пора…
– Подождите!
Но он уже непонятным образом исчез из её поля зрения.
Вечером слегла с сильнейшим нервным расстройством
Руслан обкладывал себя самыми вычурными из известных ему матов. Надо же быть таким!.. Нет, никогда он не станет настоящим игроком – куда там, с его-то кретинизмом!.. Ладно, предположим, слежку за Ингой и выяснение её обстоятельств он мог счесть практикой по разработке объекта. Тут, разумеется, преуспел, получив самую полную информацию. Но он просто не имел права заговаривать с ней, пусть она трижды его не узнает! У неё всё хорошо, она счастлива, и противник тут не причем – сначала он оправдывал себя подозрением, что в неожиданной встрече с Ингой и её переезде в Ленинград каким-то образом замешан Клаб. Ничего подобного: майор Серафим Казаков служил в Афганистане в отдельной бригаде особого назначения КГБ «Каскад», и, надо сказать, служил хорошо. Но после ранения, по протекции бывшего однокурсника, перевелся в Ленинградское управление, сразу получив очередное звание. За эти блага ему пришлось работать в гоняющей безобидных диссидентов пятой управе, к которой сотрудники других управлений Конторы относились с лёгким презрением. Там Казаков курировал направление религиозного диссидентства. Ни он, ни его покровитель не имели ни малейшего отношения к Игре, а разрабатываемые им диссиденты по своей малозначимости не представляли никакого интереса ни для Артели, ни для Клаба.
Выяснив это, Руслан с тем же упорством сопровождал Ингу в её прогулках по Питеру, благо, дело с Рудиком было улажено. Чувствовал себя при этом великим болваном, но видеть её доставляло ему горькое наслаждение. И всё. Больше ничего в свою защиту придумать не мог. Раз, правда, оправдал свое присутствие, когда в Гостинке ловкий молодой карманник вытащил у неё кошелек. Руслан прижал его на лестнице, по которой тот пытался покинуть место преступления, и без лишних слов лишил добычи, которую потом подбросил ей в сумочку.
Ну и в Египетском зале… Матерись, не матерись, не мог он тогда оставаться в стороне. Она ведь уже погибала… Предмет «Защита от оккультных практик» не одобрял владыка Назарий, да и не только он. Но поскольку противник пользовался магическими приемами довольно широко, Совет посчитал необходимым, чтобы послушники имели о них представление. Один из этих уроков был посвящен опасным в этом отношении местам Ленинграда – Инженерному замку, району Обводного канала, площади Жертв революции. Чуть ли не самая жуткая история из рассказанных наставником – истощенным человеком с горящими глазами и слегка замогильным голосом – касалась эрмитажной статуи богини пустыни Мут-Сохмет. Это был действующий языческий артефакт, до сих пор наполненный демонической сущностью. Богиня-львица из древнего Мемфиса, пожирательница детей, в свое время чуть было не уничтожившая человечество – это лишь мифологизированные отображения действий некой опасной энергии, до сей поры не усмиренной. Было известно довольно много случаев смерти посетителей, постоявших перед этим экспонатом. Были и другие – привлеченные Мут-Сохмет: все годы пребывания статуи в северной Пальмире здесь существовал тайный кружок её жрецов. Один из них обязательно работал в Эрмитаже и раз в год проливал на колени богини собственную кровь в качестве жертвы.
Поэтому, увидев, как Ингу затягивает бесовский водоворот, Руслан вмешался. Оставалось надеяться, что она просто забудет этот эпизод.
Однако то, что он собирался сделать сейчас, по глупости далеко превосходило даже его эрмитажную эскападу. Он уже сказал себе это не один десяток раз, но прекрасно знал, что всё равно пойдет сегодня в Дом писателей. План его был настолько злостным своеволием, что, узнай о нем наставники, поркой ягодиц не обойдется. Но словно какая-то властная сила тащила его, невзирая на слабое сопротивление. Безумно хотел быть ближе к ней, говорить с ней, даже касаться её, быть может… Дальше мечты не заходили, ему казалось, что для счастья и того более чем достаточно. Он не определял своё состояние как влюбленность – переживал юношеские увлечения не раз и с ними бороться научился. Но сейчас его охватила просто какая-то безумная тяга к общению с чужой, в общем-то, женщиной. Может быть, думал он, это опять прорвалась подсознательная тоска по прошлой жизни. Но, если оно и так, от того не легче.
Серафим Тихонович с супругой шёл в бывший особняк Шереметьева, ныне Дом писателей им. В. В. Маяковского, по делу службы. И жену брал, с одной стороны, для оперативного прикрытия, а с другой – чтобы обеспечить ей какую-никакую светскую жизнь. Не будучи очень тонким психологом, всё же понимал, насколько ей с ним скучно. Мало сказать, что это беспокоило его: к Инге он относился как к похищенной драгоценности, которую в любой момент могут отобрать.
На Шпалерной ему предстояло провести профилирование Владимира Началова – гордость ленинградского Союза писателей. Гордость-то гордость – и выдающийся, и заслуженный… Да вот случилась крайне неприятная история, поначалу вроде бы, к писателям не относящаяся, а потом очень даже отнёсшаяся.
Машинописный альманах «Паства» существовал уже несколько лет, но Большой дом это волновало мало – не публиковалось там ничего противозаконного, одни отрывки из Отцов Церкви, свидетельства «Как я пришел к православной вере», практические рекомендации посещающим храм и тому подобная ерунда. Издатели были известны, конечно, наперечёт, но их не трогали, дабы не давать буржуям лишнего повода упрекнуть страну Советов в гонениях на веру. Хотя, разумеется, присматривали. Это было прямым делом подполковника Казакова, которое он, признаться, терпеть не мог – головоломные религиозные вопросы приводили его в состояние глухого бешенства, ему всё время казалось, что эти люди издеваются над ним, нарочно валяя дурака. Кроме того, он был боевым офицером, и необходимость строить каверзы практически беззащитному противнику совсем ему не нравилась. Однако обязанности свои выполнял добросовестно.
Последний выпуск «Паствы» просматривал лениво, с трудом продираясь сквозь странные церковные обороты, к которым никак не мог привыкнуть. И вдруг замер.
Ясные слова, связанные в чёткие предложения, несли чудовищный смысл. «Безбожная власть усердно выполняла диаволом внушенную цель – окончательно извести на Руси Святую Православную Церковь»… «Красные комиссары, большинство которых составляли евреи, грабили храмы, убивали священников, оскверняли святыни»… «Ленин, Сталин, Хрущёв и иже с ними – бесноватые богоборцы»… Дальше он читать не мог, схватил листочки и бросился в кабинет непосредственного начальника.
Разумеется, тут же был поставлен в известность обком, устами своего грозного главы потребовавший от чекистов в кратчайшие сроки провести расследование, пресечь и наказать, да так, чтобы неповадно было.
Ужасная статья была подписана, конечно, псевдонимом, однако выявить автора – дело плёвое, если, конечно, сработана она была профессионалом. А что так оно и есть, понимал даже подполковник Казаков. В Пушкинском доме функционировал отдел стилистической экспертизы, проводивший атрибуцию старых рукописей. Но иногда из дома на Литейном зарывшихся в старинные рукописи филологов просили ответить на вопрос, кому принадлежит тот или иной текст. И поднаторевшие в особенностях стиля русских классиков учёные мужи вычисляли, кто из ныне живущих мастеров слова изготовил ту или иную крамолу. Решающим доказательством это, строго говоря, не являлось, но борцам невидимого фронта жизнь облегчало серьёзно.
В данном случае эксперты возились недолго. Ученый приговор гласил: Началов Владимир Владиславович, виднейшая фигура отечественной литературы, представленная даже в Большой советской энциклопедии, без пяти минут живой классик, не только автор потрясающих морских повестей, но и сценарист нескольких очень популярных фильмов.
Конечно, безоглядно верить архивным крысам чекисты не собирались. На втором этапе расследования отдувался капитан, курировавший Союз писателей. Сколько он выпил в кафе Дома писателей водки с полупьяными пролетариями пера, сколько выслушал из их уст всякого рода сплетен, сколько сам высказал смутных обещаний и угроз – всё это знает только он, да, частично, его перетрусившие стукачи. Но оперативная картина стала, наконец, полной. Увы, это так: Началов, будучи не слишком тверёзым и поведясь на провокационные разговоры о вере известного антисоветчика, подпольного писателя и религиозного мракобеса Садовникова, за пару часов создал для «Паствы» крамольный текст, да, кажется, уже и забыл о нем.