Действительность. Том 2

Текелински

Солнце же, как известно, это «огонь» в чистом виде. И этот «огонь», сцепленный на поверхности нашей планеты в различные формы последовательности своего бытия, попадая нам в рот, высвобождается, сталкиваясь с водой. И в этом сакральном столкновении, и высвобождении таится тайна жизни. Ибо именно это высвобождение, дозированное и упорядоченное, превращённое нашим разумом в некую «производную волну», в алгоритм волн, с гармонией полифонии в определённом диапазоне, и определяет то, что мы чувствуем, как проявление жизни. То, что можно назвать тем самым «контролируемым, растянутым во времени взрывом». О котором я уже упоминал выше, и уже не стану останавливаться на этой стороне метафизики «живого». Отмечу лишь следующее:

Когда пытаешься проникнуть в самую суть вещей, в частности в сущность «живого», когда усилием воли отбрасываешь все привычки думать шаблонно, по накатанной, и пытаешься смотреть в мир с иного угла зрения, тогда мир – переворачивается! Ты словно ощупываешь его пальцами с содранной кожей. Он начинает обжигать тебя, в то же время, давать новые ощущения.

Очень явственно проступает вся механика «живого», почти ничем не отличающаяся от механики «неживого». И то, что у Киплинга звучало как: «Мы с тобой одной крови, – ты, и я», приобретает новое видение, более широкое, чем прежде, и даже бесконечно широкое. Ведь на самом деле, мы можем достоверно утверждать, что нашли в этом мире нечто «неживое» только тогда, когда обнаружим в нём нечто совершенно отличное от нас не только структурно, но и материально, – то есть сущностно. Когда мы найдём в нашем мире нечто – не материальное. Ибо все, что материально, можно смело относить к «живому». В мире материи не существует «неживых тел». И в этом фокусе познания, мы всегда и во всём будем находить некие признаки жизни, для которой фундаментом является повсеместное стремление природы вообще, к собственной упорядоченности, к собственному балансу. – То, что представляет основу всей нашей действительности. Но именно в этот момент, когда ты в своём познании опускаешься на такую глубину, возникает иной фокус познания, «корабль осмысленности» теряет остойчивость и переворачивается. И пред твоим взором встаёт иная, противоположная картина. В мире не остаётся ничего по-настоящему живого. Ибо вдруг обнаруживается, что здесь нет, и быть не может никакого произвола, а значит и свободы воли. То, на чём собственно зиждется бастион нашей веры в собственную «живость», и на чём собственно стоит вся наша убеждённость в феномен нашего бытия. И в этом свете, вдруг приходишь к выводу, что не только «братья наши меньшие», но и мы с вами – не являемся, в академической достоверности, «живыми сущностями», так как не являемся некими абсолютно произвольными, свободными личностями. А в мире, где нет свободы, нет и жизни, как таковой. Есть лишь иллюзия. Наш произвол и все наши доминанты живости – иллюзорны и ограниченны. В том смысле, что все наши действия фатально необходимы, и строго запрограммированы окружающей природой. И произвола, который мы иллюзорно чувствуем в себе, и который является непременным условием «живого» в нашем понимании, на самом деле, нам – не присущ. Мы им, попросту не обладаем.

И когда мы делим наш мир на «живой» и «неживой», это чистая условность нашего заинтересованного воззрения, делящего необходимо мир, на две части. Мы подходим к этому вопросу слишком антропоморфно, слишком предвзято, плоско и узко. И для острого глаза, наша предвзятость в этом вопросе, проступает повсюду. Примеров тому масса. Один, из которых тот, что мы относим к «живой природе» поток микроскопических бактерий, и в тоже время причисляем к «неживой природе» поток электронов, и поток фотонов только потому, что первые ближе нам своей системностью, дисциплинами внутренних метаболических взаимодействий, их скоростями и динамическими алгоритмами. И ни какие доказательства физиков, химиков, или биологов, в этом противоречии, меня не убедят. Ибо я мыслю иными категориями. Я смотрю вглубь «водоёма». А то, что доказывается, плавает на поверхности. Физика и метафизика, хоть и имеют общий корень, но существуют в разных мирах нашего разума. Натуралист, никогда не поймёт теолога, как физик – практик, не оценит эзотерика. Во-первых, совершенно разные критерии оценки самой полезности выводов, во-вторых, разное направление взглядов, и соответственно, различное построение самой действительности. Здесь нет никакого смысла искать наиболее истинного подхода в оценке общего мироздания. Не ищите, и не гадайте, кто из них первым придёт к полному пониманию мира. Ибо, повторяю: У них, у каждого субъекта, продуцирующего собственное воззрение и осмысление, свой собственный неповторимый и неповторяющийся мир. И общее мироздание складывается из этих «пазлов-миров» в мозаику, оно сшивается словно большое лоскутное одеяло, для которого нет никаких пределов собственного расширения. Так как нет собственной законченной формы, нет, и быть не может собственной объективности. Но и понять до конца даже этот локальный мир, при жизни, – невозможно. Ибо это означало бы, заглянуть за «горизонт событий», понять и осмыслить пустоту, – некую антагонистическую существенность мира.

Как вообще можно утверждать, кто ближе к истине, – «физик – ядерщик», или «эзотерик–оккультист»? Ведь это так же нелепо как спорить о том, что важнее для мира, его инертная основательность, или тонкая и агрессивная субстанциональность. С таким же успехом можно спорить, что важнее для понимания мира в целом, – рационально-аналитическая способность разума, или идеальная? Ведь это так же абсурдно, как сравнивать и оценивать важность, первостепенность и второстепенность для феноменального познания мира, одних сенсоров пред другими. Что для познания мира является доминантным, – зрение, или слух, обоняние, осязание или тактильные способности. И именно поэтому так абсурдно выглядит спор разноплановых мыслителей, для каждого из которых, по большому счёту, существует только его мир действительности. И противоположный мир, – мир, не вписывающийся в его концепцию мироздания, он считает либо заблуждением и ошибкой, либо недомыслием, идиосинкразией или просто вздором.

Скажите на милость, сможет ли разговаривать на одном языке лаконичная проза физических законов, и интуитивная метафора поэзия? Каждый живёт и проникает в суть вещей только в своём мире, создаёт и развивает в своём разуме индивидуальные неповторимые в своём продуцировании «ганглии осознанности», которые производят, строят и укрепляют свои мосты, возводят свои бастионы, и устанавливают свои форпосты. И культивируют только свои растения, определённого вида форм и расцветок, и только на том поле, где в силу климатических обстоятельств возможно взращивание только этих «культур», и только этих «сорняков».

И этими неповторимыми носителями производящими разные «фокусы бытия», и строящими разные формы собственного познания, создаётся общий целокупный мир человеческой цивилизации. И важно осознавать, что здесь нет и быть не может никакой истинности. Ибо всякая вещь этого мира не может подлежать сомнению так же, как не может подлежать сомнению всякое воззрение.

«В тот край, – где голую святыню, не прячет истины гордыня» …

И как для мира в целом, так и для человеческой цивилизации, важностью является всё, что существует в пределах его досягаемости, и его постижимости. Как собственно, в противоположном фокусе воззрения не составляет важности ничто, ни глобальность, ни ничтожность этого мира.

Спорить и искать истину допустимо только тогда, когда оппоненты находятся в одной плоскости, в одном мире, разговаривают на одном языке, на одном диалекте в самом широком смысле слова. Нам лишь кажется, что мы существуем в одном едином для всех мире, и мыслим в одном пространстве и едином для всего и вся, времени. Так мозаика, сложившись из различных по цветовой гамме и форме «субъектов-элементов», воплощает собой нечто целокупно слаженное – картину законченного бытия. И тем самым довлеет над всем тем, что собственно, складывало её. Но на самом деле не она, не сложенный гармонично связанный образ определяет её реальную действительность, но каждый вложенный «элемент-субъект», который продуцирует свою неповторимую форму, и несёт собой часть этого, впоследствии сложенного в общую полифонию реальности, – мира пространственно-временного континуума.

Ложь – в правде, правда – во лжи

Ложь. – Такое вездесущее явление, отвергаемое всеми, и в то же время, порождаемое всеми. Самое противоречивое и трансцендентальное, прячущееся и повсеместное. Явление, заключающее в себе нечто – «неистребимое». Нечто неопровержимое, как сам мир бытия. Ведь бытие, ложь и правда, истина и заблуждение – нечто слитое в единый конгломерат. Здесь невозможно определить достаточно достоверных границ, и в тоже время каждый знает, что есть ложь, и что есть правда.

И так. Её прямая непосредственная противоположность, – правда. При всей объективно расплывающейся неопределённости того и другого, неопределимости достоверных границ собственной «телесности», полной зависимости того и другого от своих носителей и обстоятельств, эти архаические определения являются главными монадами нашей личности. В этих сакральных противопоставлениях, заложена основа нашего отношения к миру, в котором всё ложное, воплощено в неестественное, искусственное, то есть, по большому счёту, – антропогенное. В противоположность этому, всё правдивое и истинное, воплощено в некие стандарты естественности, где строгая последовательность эмпирических каузальных связей, несёт в себе настоящее будущее, где нет воли к обману ослабленной природы. Ведь именно слабость, как таковая, в самом расширенном её понимании, является той причиной, за которой следует всякая ложь. И как слабость, всегда лишь по отношению к силе, и наоборот, так и ложь, всегда в зависимости от своей противоположности. И всегда лишь представляет собой адекватное отражение своего антипода. Ибо, на мой взгляд, правда, при всём своём пафосе и абсолютизме, при всех своих претензиях на твёрдость и незыблемость, при полном отсутствии в себе какой-либо толерантности, всё же в глубине своей, опорой имеет именно ложь. Как собственно, и ложь, имеет опорой своей – правду. И поэтому «тела» того и другого для нас, в сущности своей, глубоко субъективны. Ведь то, в чём один видит абсолютную правду, другой обязательно обнаружит подмену. И происходит это не столько потому, что одно скрывает в себе другое, но потому что наш взгляд в сути своей всегда эмоционален, глубоко субъективен, а главное во всяких своих оценках всегда – заинтересован. И различия в оценках одного и того же явления, происходит либо в силу излишней душевной восторженности, искривляющей зеркало воззрения, и как следствие чрезмерности, либо от того, что воззрение на одно и то же явление, у одного слишком широк, у другого – слишком узок. Всякая вещь феноменального мира целиком зависит, как от угла воззрения, так и от широты и узости этого воззрения. А что касается непосредственно философских вопросов, ещё и от глубины и поверхности этого воззрения. Ведь всякая вещь, это всегда «объект» для «субъекта», и никогда – «объект сам по себе».

Как часто мы нарекаем ложью то, что всего лишь противоречит нашим взглядам, углу нашего зрения и его масштабу. И как часто мы обозначаем правдой то, что нам выгодно иметь как правду. Один скажет: Человек – лжив! Он склонен к лживости по своей природной сути. Другой возразит: Человек склонен к правдивости, она, правда, – всегда и всюду всплывает. Эти оценочные определения исключающие, казалось бы, друг друга на самом деле оба содержат в себе как истинность, так и заблуждение. А при определённом угле воззрения в силу доминирующих в данный момент плоскостей «за» и «против», одно из определений будет полностью подавляться другим. Ведь ты всегда будешь видеть главным то, что хочешь видеть этим главным. К тому же фокус твоего воззрения способен меняться в зависимости и адекватно перспективе твоего индивидуального поля зрения в данной ситуации.