Действительность. Том 2
Шрифт:
Для самой природы вещей, как известно, не существует ни «главного», ни «второстепенного», ни «низа», ни «верха». И все наши оценки, как феноменального, эстетического, так и морального характера, всё те же оценки объекта познания, – субъектом, и необходимо вбирают в себя принципы присущие форме пребывания оценивающего субъекта, трансцендентальной форме его ноумена. Мы, в силу собственного состояния, необходимо вынуждены смотреть на всё и вся, с точки зрения этого состояния. И та вездесущая и повсеместная иерархичность мира, вытекает как необходимая, для оценивающего разума, непреодолимая потребность.
Личность всегда жаждет двух вещей. – Возвыситься, и познать себя. Но как ей это сделать, как только не сравнивая себя со внешним? Как почувствовать себя, как только не на контрасте? Как возвыситься, не зная и не имея «низа»? Куда стремится, не видя, и не распознавая перспективы?
Каковы
Для нашего впечатления и разумения «тонкая материя» впитывается «грубой». «Грубая» трансформируется в «тонкую». И по большому счёту, в природе всё течёт и меняется без всякого главенствования, без всякой иерархии. И как «тонкая материя» утончается до бесконечности, выходя за рамки нашего восприятия и даже осмысливания, так и «грубая» форма, «грубеет до бесконечности», превращаясь в нечто не доступное нам. Нам известна, (а по большому счёту неизвестна), лишь наиболее грубая форма для возможностей нашей осмысленности, в виде гипотетической «Чёрной дыры», как наиболее «грубой» формы существующей материальности, как некоего объекта за пределами наших чувств, как нечто существующего только в нашем разуме в виде трансцендентального опыта, и представляющегося нам, самой доступной (и в тоже время недоступной), некоей пограничной для нашего восприятия, формой.
Мы, люди, как некая определённая в себе «форма материи», с определённой тонкостью, и определённой грубостью, не являем собой вершину мироздания. Наше «царское повеление», в отношении более «грубых» форм, (впрочем, как и в отношении более «тонких» форм материи), лишь суть – «само-возвеличивание», не имеющее под собой, почти никаких оснований. Наше превосходство над ними, – суть наша иллюзия. Мы как тот майор, который чувствует себя верхушкой командования, находясь в своём подразделении, вершит свой произвол. Но стоит выйти из него, и обязательно найдётся тот, кто будет повелевать им. Мы разделяем и властвуем только в собственных критериях и оценках. Мы, в сути своей, лишь «форма материи определённой тонкости» и «определённой грубости». И вполне естественно, взирая в обе стороны от себя, видим, как более «грубую», так и более «тонкую» относительно себя, форму материи. И чем тоньше наша общая внутренняя структурность, тем больше для нас в мире будет «грубого», и инертного. Ведь всюду, во всех без исключения плоскостях, царствует – относительность.
Вся наша произвольность, (то, что мы называем свободой, в самом широком смысле слова), обеспечивается именно самой «тонкой составляющей» нашего субъекта, – «ноуменом». Ведь именно тонкость, а значит гибкость материи, является «эквивалентом свободы», как таковой. Ведь чем тоньше материя, тем она мобильнее. А мобильность, как в физическом, так и в трансцендентальном смысле, и есть воплощённый лейтмотив свободы. Наше преимущество перед более «грубыми» формами материи, именно в гибкости и мобильности, то есть, в наличии большей свободы. А недостаток, естественно, в скоротечности, и недолговечности нашей формы, в пространстве и времени. Но является ли первое преимуществом, а второе недостатком, с точки зрения метафизики? С точки зрения отсутствия «полной свободы», и отсутствия «общего для всех времени»?
Если бы в мире «самом в себе», было хоть какое-то становление, то у мира должен быть определённый «конец», как и необходимо должно быть «начало», как непременные условия всякого становления. Ведь без этих «полюсов», всякое становление теряет свой смысл.
Скажите на милость, как вообще, может быть становление там, где ничего не появляется, и ничего не исчезает? То, что мы оцениваем, как становление, на самом деле является простым изменением форм, трактующееся нашим спекулятивным по своей природе, разумом, как некое совершенствование. И становлением всё это, и совершенствованием, является лишь в нашем, ограниченном своим «пространственно-временным синтезом», разуме.
То, что в нашем разумении встаёт так ясно, почти неоспоримо, как становление, на самом деле является фикцией. «Прогресс», как и «регресс», правомерны только по отношению к ограниченному промежутку времени, который порождает действительная природа нашего разумения. Прогресс и регресс вообще, – так же абсурдны, как существование «низа и верха» вообще. И в этом смысле становление мира вообще, – абсолютная фикция. Но становление формы, в определённом нашим разумом промежутке времени, с последующим неминуемым распадом, – реальность. Только в рамках нашего пространственно–временного разума, только в рамках нашей действительности, возможно, какое-либо становление. Для природы совершенно всё равно, в какой стадии находится её объект, в стадии ли прогресса, или регресса. Для неё вообще не существует этих категорий, как не существует и иных других.
И вы поймёте всё это тогда, когда, проникнув в суть мироздания, осознаете по-настоящему, что такие критерии нашего осмысления как «высшее» и «низшее», «верх» и «низ», «прошлое» и «будущее», «живое» и неживое» наконец, отталкиваются друг от друга, и в тоже время стремятся друг к другу, подобно планетам космоса. Они, в нашем разуме, подобно сталагмитам и сталактитам в пещере, стремятся друг к другу, отсчитывая веками капли летящие сверху вниз, но им никогда не слиться в «сталагнаты», пока жив, пока существует разум, пока он функционирует. И обязательно сольются в нечто единое, когда ваш мозг, с его синтезированным коллапсирующим разумением, исчезнет. В мире не останется ничего противостоящего друг другу, ни «высшего» ни «низшего», ни «живого» ни «мёртвого», ни «прошлого» ни «будущего», – лишь незыблемость и полная фатальность пустоты.
Невинность мира и всего того, что в нём происходит, осознаётся только тогда, когда ты начинаешь понимать, что все твои поступки продиктованы, с одной стороны; необходимостью обстоятельств, с другой; твоей неизменной и в сакральном корне своём, не свободной сущностью. Что борьба в тебе, непримиримая борьба «грубого» (инертного) и «тонкого» (агрессивного), борьба мотивов «инстинкта» и «разума», определяет всё твоё воззрение и поведение, от самых незначительных поступков, до тех, что переворачивают подчас, мир социума вверх дном. И В этой борьбе, твоему гипотетическому «Я», по большому счёту, отведёна роль «приказчика», или, по крайней мере «наблюдателя». – «Зрителя», сидящего даже не в первом ряду. И когда ты осмыслишь всю фатальность этого положения, тогда для тебя откроется, что все твои решения и поступки, это результат победы того или иного мотива, – победы сильнейшего, где роль твоего «Я», сводится лишь к фиксированию, почти к нолю, как бы это ни было неприятно констатировать. Ведь по большому счёту, никакой свободной воли - не существует. Свободы, в своей абсолютной категории, быть – не может. Есть лишь иллюзия свободы, дающая нам возможность самой жизни, нашего бытия в действительности, средь вещей полярного мира, между «инертных скал», и «сверх мобильных фотонов».
Подобен книге.
«Подобно книге сокровенный мир,
лежит на полке молча, тихо.
Он первым редко говорит,
И если говорит, то очень сухо.
Как глубочайший фолиант,
его обложка – неприметна,
его присутствие едва заметно,
ему не нужен украшенья бант.
Нарядом ярким привлекает пошлость.
Смотрите! – Книга разноцветная лежит!
Навязчивость в ней и угодность,
своей доступностью манит.
Как проститутка у дороги,
своим нарядом привлекает похоть,