Дежа вю (сборник)
Шрифт:
– И тогда вы решили обратиться к профессору.
– Нет. Мне рекомендовали центр Бергмана, а к этому… к профессору мы попали случайно. Он мне сразу не понравился. Премерзкая улыбочка. Глазки бегают. Сразу видно – себе на уме. Действовал по принципу: «Хороший врач всегда найдет у пациента болезнь по карману». Сказал, что случай необычный и Патрицию надо оставить в клинике для наблюдения.
– И вы согласились?
– А что было делать? Ей предоставили отдельную палату, хороший уход. Можете себе представить, во что это вылилось. Впрочем, здоровье Патриции было мне дороже любых денег. Профессор дважды в день беседовал с ней. Я навещал ее через день,
– Вы, конечно, обратились к профессору?
– Он сказал, что это временное явление и теперь Патриция пойдет на поправку. Пообещал, что скоро выпишет ее. Но ей не становилось лучше, и она не признавала ни меня, ни наших детей. Я понял, что меня водят за нос, и забрал Патрицию из больницы, надеясь, что дома память к ней вернется. Но этого не произошло. Чтобы не травмировать детей, мне пришлось отдать их в интернат. Патриция заняла отдельную комнату и днями бродит привидением по дому. Со мной почти не контактирует, но иногда я слышу, как она разговаривает сама с собой, вечно поминает какого-то скрипача по фамилии Тернер. Я наводил справки, но в Сент-Ривере есть кондитерская Тернера, дантист Тернер, даже барабанщик Тернер, но о скрипаче Тернере никто не слыхивал.
– А ее вы не спросили?
– Спросил. Она сказала: «Не вашего ума дело». Мне она теперь говорит «вы».
– И вы обратились в суд?
– Я подал жалобу в полицию. Собственно, он и не отрицал, что провел сеанс гипноза или чего там, не получив согласия ни Патриции, ни моего. Поэтому я не сомневался, что дело совершенно ясное. Ведь в результате этого сеанса пострадала психика Патриции и пострадала так, что никакие улучшения в ее состоянии не могут компенсировать нанесенный ей ущерб.
– Когда вы поняли, что не выиграете дело?
– Решение присяжных было для меня, как гром среди ясного неба…
– Вы подавали апелляцию?
– Нет. Мой адвокат отговорил меня, сославшись на какие-то юридические заковырки, в которых я мало смыслю. Но я до сих пор не уверен, что был прав, пойдя у него на поводу.
Вспомнив свою легенду, Бруно спросил:
– Простите, полковник, если мой вопрос покажется вам бестактным, как вы себя ощущаете, ведь вы фактически потеряли жену?
Брови полковника схватились за мачете. Он сделал глубокий вздох и как можно спокойней произнес:
– Вы… – Затем секунду помедлил и закричал: – Эстер, проводите господина Квина!
Появилась обладательница белокурой головки. Улыбка быстро сползла с ее милого личика.
– Слушаюсь, господин Слоу, – сказала она и выжидательно уставилась на Бруно, которому ничего не оставалось, как кивнуть полковнику и направиться к двери.
Выйдя из дома, Райновски оглянулся. Эстер вскрикнула, зажав ладошкой рот.
– Вы, вы… Я узнала вас. Вы Бруно Райновски!
Бруно приблизился к девушке.
– Тише, прошу вас. Да, я Бруно Райновски. Пожалуйста, ни слова полковнику. Я вам все объясню. – Он извлек
Эстер заговорщицки оглянулась и спрятала визитку в карман передника.
– Я постараюсь.
Выйдя от Слоу, Райновски задал себе лишь один вопрос: «И что, этот человек мог убить Вольфганга Шмида, а может, еще и пару других присяжных, если не убить, то организовать похищение?» Положительного ответа не нашлось. Легче было представить, что он убил профессора Краузе. Что ж, надо поспешить встретиться с профессором!
Но к разговору следовало подготовиться, поскольку предстояло непростое общение с весьма непростым собеседником.
Вернувшись домой, Райновски сразу уселся за компьютер. Письмо от Пэтмена ждало его в почтовом ящике, и к нему была прикреплена папка с материалами по делу профессора. Здесь были копии протоколов заседаний суда, были свидетельства экспертов, досудебные показания свидетелей и обвиняемого. Был и протокол заседания жюри присяжных.
Большая часть материалов практически не содержала ничего такого, что как-то могло бы изменить уже сложившееся представление Бруно о процессе профессора Краузе. Но несколько относительно новых фактов ему удалось все же извлечь. Например, он узнал, что решение присяжных не было единогласным. Вольфганг Шмид, Генри Голдсмит и Тед Густавсон голосовали одинаково, то есть, сочли обвинение необоснованным. Разумеется, так голосовали не только они. Но ясно, что существовало и другое мнение, составленное на основе тех же фактов. Аргументы этой, иной точки зрения показались Бруно вполне убедительными. Но что-то в этом протоколе его все же не устраивало. Интуиция? Возможно… Ведь это верное оружие любого детектива, а Бруно Райновски всегда причислял себя к ним, хотя ни за что не признался бы в этом вслух.
Впрочем, к протоколу можно будет вернуться и после беседы с господином Краузе.
Ближе к вечеру ему сообщили, что в торговом зале его дожидается девушка. Бруно спустился вниз.
– Простите меня, Эстер, за утреннее… недоразумение. Я должен загладить свою вину. Рядом есть уютное кафе, и мы могли бы поужинать. Что скажете?
– Спасибо, в другой раз. – Бруно не мог не отметить, как улыбка идет этой и без того миловидной девушке. – Разве что чашку кофе, у меня просто нет времени. Полковник…
Бруно заказал кофе с пирожными девушке и себе.
– Я сразу заподозрила что-то неладное, ведь я знаю, что Эллери Квин всего лишь псевдоним… Но вы мне кого-то напомнили, а кого – я поняла, лишь когда вы уходили.
– Да, это была не лучшая идея – назваться Эллери Квином. Я был уверен, что полковник не читает детективы, но я не учел, что… что у него есть очаровательная служащая…
Эстер вспыхнула. Она не знала, надо ли благодарить за столь откровенный комплимент, поэтому взглянула на часики и сказала:
– Я спешу.
– Да, извините. У меня есть к вам несколько вопросов. Если не возражаете.
Девушка молча кивнула.
– Вы давно служите у Слоу? Ох, простите, я сморозил глупость…
– Почему?
– Полагаю, что вам не больше девятнадцати…
Эстер усмехнулась.
– Да. Действительно, я работаю у них год.
– Вам конечно известна их история?
– Они какие-то странные. Миссис Слоу утверждает, что едва знакома с полковником, а тот считает ее своей женой.