стрелки-стрелки секунданты бессонницымысли взрывают по кругу вращениято ли текущее время хоронитсято ли становится мера священнеекто их, зачем тянет ширмой мигреневойвслед изнуряющей скачке пунктирнойпо циферблату стихотворенияв этой пустой суматохе квартирнойвзвешивай! в память с которой стираетсясекундомерной агонии свитаможет быть новая жизнь упираетсяне осязая условий транзита
Капля
она
растет как приговор вмещаясебя с трудом в незыблемую формударованную ей самой природойсвернув пространство до законов плотии ими пресыщаясь в этой рабскойколеблющейся хрупкой оболочкеона созреет и слезой паденьемгармонию привычную встревожитно не изменит только миг и капляразбита вдребезги и новые зачатьяпоспешно примут те же формы рабскойсвободы плоти жаждущей полетаи это будет продолжаться вечно
«Февраль. Дождями загрунтован…»
Февраль. Дождями загрунтовандо белой накипи газон.И ожерелья хмурых оконнелепый отражают сон:сухой закон, года глухие,по кухням – затяжной совет.Из жизни дворники лихиепоследний выметают свет.А дождь уже со снегом дружени мертвый катится сезон,и, как на праздник, отутюженлицо теряющий газон.
«Когда-нибудь, сорвав повязку с глаз…»
Когда-нибудь, сорвав повязку с глаз,лишь оглянись! Там, в обмороке будней,вся жизнь в огне безумных клятв и фразв круг вплетена, который наши судьбызамкнули. Нить (а прежде то былачерта последняя) тоской мне горло сжала.Отбросив два мешающих крыла,ты эту нить, как зеркальце, держала.Замри, прошу! В неведенье рукапребыть должна.Пусть вся в узлах, как в шрамах,струится нить по лезвию стиха,—я жив еще! И это как-то странно.
«Мой ангел нежный, не зови меня!..»
Мой ангел нежный, не зови меня!Твое дыхание мне обжигает памятьи, как мальчишку, выдыхает в ночьв безумии отчаянья. Я знаюнеутоленный страх. Он нас убьет.Уж лучше мне ослепнуть от желанья,чем дать ему окрепнуть. О, молчи!Мой ангел нежный, мы не видим сами,каких глубин коснулись и какихглубин коснулось прошлое. За нами,как хвост змеи – забот влачится шелк.Он нам мешает в пустоте вмещатьсяи счастлив там, где высохли цветы,где докричаться значит – задохнуться,где нам нельзя по голосам узнатьграниц и кто участники побега.Он нам мешает сделать вдох один,сорвать замки и выйти, выйти в небо,и раствориться в нем, и прорастиодной вселенной. О, мой ангел нежный!
«До невесомости легка…»
до невесомости легканевнятная покаидет последняя строкаидет издалекаиз детстваиз чужой бедыиз ранки у вискаиз медом брызжущей средыиз мук черновикаидет непрошено как воркак страх и как тоскакак неизбывный приговорпоследняя
строказа ней молваза ней зимаза ними пустотаи чтобы не сойти с умачуть в стороне мечтаеще ее дымится пульсно полон рот пескаи спит, давно уткнувшись в пультсмотритель маякаи некому золу сместис казенного листазажата молния в горстии дальше – немота
Старик
По ночам крошится воля – то пьяня, то леденя.Засыпая память солью, жажда мучает меня.С ней старик под руку бродит и не помнящий родства,речь о будущем заводит просто так, из озорства.Ясновидящий калека, жрец хронической тоски,кто ты, тенью человека в сад проникший воровски?Хладнокровный искуситель, изолгавшийся мудрец,эха вирусоноситель, переживший иск истец,преклоняющий колени у колодца без воды,жалкий, скорбный, черствый гений окружающей среды.Ты же сам смертельно болен страхом завтрашнего дня.– Ну а ты собой доволен? – обрывает он меня.
Подмосковная баллада
Катуар. Начало марта.Желтый снег в ночи увяз.Два барака, как две карты,вырастают в горький фарс.Сесть за эти карты значит —окунуться в долгий сон.Два барака – две задачи.Жизнь поставлена на кон.Занавесочки цветные —разноцветная тоска!Цедят песенки блатныедва бича-истопника,водку пьют, играют в кости…Обворованы до пят,раскладушечные гостилишь отчаянно храпят.Занавесочки-гордыни,подмосковные шелка!Два барака – две пустыни,две судьбы-черновика.От фундамента до крышииз беспамятных временподнимается все вышесписок выжженных имен.
Одиссей
день болтается на привязимой и раб и господиня без умысла и примесиодиночества одинчто мне делать с обалделоюот безделья тетивойпроступившей нитью белоюна судьбе моей кривойпаруса давно распроданыльдом подернуто веслодень без имени без родиныах куда нас занеслокрики чаек одичалыеспохватившейся тоскида в туманах за причаламибезутешные гудки
Пограничная зона
Ты опять позвонишь и, судьбой наполняя слова,будешь долго молчать, но и я не начну молиться.И опять в проводах будет страхи баюкать молваи пунктирной строкой выпадать на пустые страницы.Столько лет не у дел, выдыхая тоску и хандру,я ползу вдоль стены миражом золоченого рая,иногда просыпаясь, чтоб водки хватить поутруи вчитаться в сюжет нереально родимого края.А проценты растут, и условия ныне жестче.У Харона в гостях изобилье кровавой икры.И когда позвонишь, я из жижи привстану, Отче,и спасибо скажу за бессчетные эти дары.