Диалоги

Лем Станислав

ГИЛАС. Да, это я оживу.

ФИЛОНУС. Без всякого сомнения?

ГИЛАС. Без всякого сомнения.

ФИЛОНУС. А если тебя распылят на атомы, а я потом тебя из этих атомов восстановлю, то это уже будешь не ты? Почему? Что, твое личностное «я» улетит куда-нибудь, как птичка из клетки?

ГИЛАС. И в этом случае, как мне кажется сейчас, я оживу.

ФИЛОНУС. Ты сам, Гилас, а не человек, бесконечно на тебя похожий?

ГИЛАС. Я сам.

ФИЛОНУС. Хорошо. А если создать две твои копии, одну из тех же атомов, из которых сейчас состоит твое тело, а другую – из таких же самых, то будет ли эта первая копия твоим продолжением, тобою настоящим, а вторая – только двойником?

ГИЛАС. Возможно.

ФИЛОНУС. Но ведь эти атомы ничем между собою не отличаются. Подобным образом и копии эти ничем не отличаются – что же делает одну из них твоим продолжением, а другую – абсолютно чужим тебе человеком?

ГИЛАС.

Не знаю. Действительно, те же самые или только такие же самые атомы – выходит, что это все равно. Все атомы одинаковые, и ни один ничем не отличается.

ФИЛОНУС. Так что, обе копии будут твоим продолжением? Или ни одна? Что ты молчишь? Седьмой час наступает, вот уже и тирана с отрядом палачей следует ждать с минуты на минуту, а ты, Гилас, хотя я и предоставил тебе все возможности воскрешения, какие только может себе вообразить истинный материалист, продолжаешь изрекать суждения, постоянно изменяющиеся и диаметрально противоположные: то вопрос, будешь ли ты жить, считаешь обусловленным договоренностью, то снова предполагаешь множественность продолжений, ведущую к абсурду, то воскрешение свое из атомов ставишь в зависимость от того, насколько быстро будет протекать разложение твоего трупа, и так до бесконечности. Вынеси же свое окончательное суждение, друг! Тиран уже близок, я вижу в конце аллеи его одежды, забрызганные кровью твоих предшественников. Быстро говори, что я должен делать с машиной, чтобы ты ожил, и убежден ли ты, что благодаря воссозданию из атомов глаза твои снова будут видеть. Будут ли видеть твои глаза, мой Гилас? Скажи, будут ли видеть?

ГИЛАС. Честное слово, я уже ничего не понимаю, друг мой Филонус. Подозреваю, что я совершил ужасную вещь, доказывая per reductionem ad absurdum [8] , что кроме атомов и их структур существует что-то еще, и что именно это загадочное «что-то» делает воссоздание человека, его воскрешение из мертвых невозможным, поскольку вернуть к жизни можно только такого же самого, а не того же самого индивидуума. Не есть ли это доказательство существования нематериальной души и не являешься ли ты его автором, Филонус?

8

путем доведения до абсурда (лат.).

ФИЛОНУС. Ни в коей мере, друг. Per reductionem ad absurdumя доказал только ложность тезиса, который ты рассматривал как истинный и само собой разумеющийся, а именно: что сознание сводимо к атомам или же к их структуре. Однако оно не является ни тем, ни другим – quod erat demonstrandum [9] . Из чего, правда, не следует, что оно не есть явление материальное. Вообще это проблема очень сложная и заслуживает изучения другими, более современными методами. Мы, быть может, сумеем перейти от критики к позитивным достижениям, применяя одновременно разработки таких отдаленных на первый взгляд друг от друга наук, как психология и теория электрических сетей или термодинамика и логика. Только исследование, опирающееся на новейшие научные достижения, позволит нам хоть самую малость раздвинуть границы познания.

9

что и требовалось доказать (лат.).

II

ФИЛОНУС. Здравствуй, Гилас. Ты так спешишь пройти через парк, что я с трудом тебя догнал. Почему вчера я нигде не мог тебя найти? Ведь мы с тобой хотели начать обсуждение жемчужины познания – кибернетики.

ГИЛАС. Ах, друг мой, ты не представляешь, в какой хаос ввергли меня твои рассуждения. К тому же мои друзья-философы утверждают, что истинным твоим намерением было восстановить в правах иррационализм и подорвать доверие к познавательной силе человеческого разума. Все же, что ты сказал в заключение (так они говорят), – лишь дымовая завеса, чтобы не сказать прямо – уловка.

ФИЛОНУС. Что я слышу?

ГИЛАС. Я говорю тебе правду. И, подумав хорошенько, я пришел к убеждению, что лучше всего было бы твои выводы вовсе не обнародовать, а, напротив, предать их забвению. Ты тем более со мною согласишься, если признаешь, что твои рассуждения по сути были лишь отрицанием, вызывали противоречия, пробуждали беспокойство и сомнение, не утверждая при этом никаких новых позитивных ценностей.

ФИЛОНУС. Ах так? Ну что же, друг,

я об этом подумаю. Разреши только мне воспользоваться нашей встречей и рассказать тебе историю о том, что случилось довольно давно. Среди плодородных равнин обитало в те времена некое племя, в котором одни занимались охотой и разведением скота, другие же, их было меньше, силились понять мир, в котором жили, – как это свойственно природе человека. Один из них, более сообразительный, однажды заметил, что, стоя посреди равнины, можно видеть предметы на расстоянии не дальше чем две тысячи шагов, все же, что находится за этой границей, будь то дерево, шалаш или человек, исчезает полностью, как будто перестает существовать. Он сказал об этом другим. Они же до тех пор не замечали подобного феномена, потому что зрение у них было хуже, чем у него, – однако, напрягши зрение, вынуждены были согласиться. Подумав, они ему сказали: «Брат, ты прав. Однако же открытие, которое ты сделал, может иметь пагубные последствия, поскольку вызовет повсеместное убеждение, будто некая нечистая сила похищает все предметы и существа, удалявшиеся от наших домов более чем на две тысячи шагов. Тем самым открытие твое породит веру в духов и прочие вредные предрассудки. Поэтому лучше будет, если мы его не обнародуем, а, напротив, сообща о нем забудем, с чем ты, наверное, согласишься, тем более что твое открытие вызывает лишь беспокойство, укореняет неуверенность, отрицает и явно не способствует прогрессу, не утверждая никаких новых позитивных ценностей...» Что ты скажешь, мой Гилас, об этой истории? Догадываешься, наверное, об истинном механизме этого открытия?

ГИЛАС. Разумеется. Расположенные вдали предметы невозможно увидеть, поскольку от глаз наблюдателя их заслоняет кривизна Земли.

ФИЛОНУС. Совершенно справедливо. Однако же это племя ничего о шарообразности Земли не знало, а тот, кто первый заинтересовался этим явлением, смог постичь его только, так сказать, в виде некоего запрета, некоторой невозможности рассматривать отдаленные предметы...

ГИЛАС. Неужели ты полагаешь, что между твоим выводом и этой историей существует аналогия и что, таким образом, твой вывод содержит определенный рациональный элемент познания?

ФИЛОНУС. Да, друг, – именно так я и считаю.

ГИЛАС. О, прошу тебя, убеди меня в этом, только убеди, и я тут же первый начну громко провозглашать твою идею, только убеди меня, дорогой Филонус. Что за истина скрывается в глубине твоего вывода, которая в твоем рассказе соответствует шарообразности Земли?

ФИЛОНУС. Этого, к сожалению, я не знаю, Гилас, как не знал и тот первооткрыватель. Не единожды случалось так, что прогрессивная человеческая мысль открывала новые истины именно в форме неясности, сомнений или непосредственных запретов...

ГИЛАС. Значит, ты ничего не можешь мне сказать?

ФИЛОНУС. Ну, не настолько. Для начала я набросаю тебе в двух словах собственно мой вывод. Мы обдумывали, как ты помнишь, можно ли воскресить человека после смерти путем воссоздания его тела из атомов как совершенный портрет, копию, абсолютно верную оригиналу, со всеми признаками жизни. Это предположение привело нас к противоречию, и мы были вынуждены его отбросить как несовместимое с истиной. Если я правильно тебя понимаю, ты хочешь знать, почему так произошло?

ГИЛАС. Да. А кроме того, я еще хочу знать, возможно ли воскрешение человека из атомов или нет, а если нет, то почему?

ФИЛОНУС. Великолепно. Может быть, мы начнем именно с этого момента: можно ли воскресить человека посредством воссоздания такого же точно тела из атомов? С этой целью мы должны сначала составить как можно более детальный план расположения всех атомов в теле данного человека, верно?

ГИЛАС. Естественно.

ФИЛОНУС. Естественно – но выполнимо ли? Чтобы ответить на этот вопрос, обратимся за помощью к физике. Ты, несомненно, знаешь принцип неопределенности Гейзенберга, один из фундаментальных принципов современной физики. Согласно этому принципу, невозможно определить точную локализацию отдельно взятого атома. Сделать это можно лишь приблизительно, поэтому образом атома является не точка, а как бы размытое пятнышко, нечто вроде изображения на смазанном негативе. Для нас существенно то, что эта невозможность точного определения локализации атома вызвана не современным уровнем развития измерительных приборов, а определенным проявлением качества самого атома, который не имеет протяженности в том значении, какое обнаруживают макроскопические объекты нашего привычного окружения. Так вот, если невозможно строго обозначить расположение отдельных атомов, то тем самым невозможно создать подробный и четкий план их размещения в организме. Отсюда следует невозможность создания тождественной копии живого человека... quod erat demonstrandum. Ты доволен?