Диана де Пуатье

Эрланже Филипп

С каким презрением относились гордая Диана и высокомерный коннетабль к этому созданию, смирившемуся со своим позором ради того, чтобы сохранить свой смехотворный титул! Когда через двадцать лет они увидели под маской ее истинное лицо, то, должно быть, ужаснулись.

Итак, Екатерина оказалась в абсолютно бесправном положении, а Диана обрела авторитет и власть настоящей супруги дофина, стараясь при этом сохранять видимость того, что в их отношениях «нет места сладострастию».

Госпожа д'Этамп в ярости искала, чем она сможет защитить себя. Слабое здоровье короля оставляло ей мало надежд на безбедное будущее, но, слава Богу, у него был еще младший сын, который, согласно традиции, смог бы заставить старшего брата вести себя осмотрительно и благоразумно.

В свои семнадцать лет Карл, герцог Орлеанский, был очень горяч, бескрайне храбр и отчаянно амбициозен. Он не походил ни на Людовика XII, ни на того дворецкого, которого злые языки называли отцом покойного короля. ⁷³ Он напоминал своего предка, первого Людовика Орлеанского, убитого на улице Барбетт, и был, как и он, очарователен, весел, великолепен, неистощим на остроты и любезности, безрассудно храбр. Анна д'Этамп тщательно поддерживала в его отце то предпочтение, которое он оказывал своему младшему сыну. Она представляла себе, как образует вокруг принца кружок из молодых людей, противопоставив юность юности. Или еще лучше: как она извлечет выгоду из достижений политики, которую кропотливо проводила госпожа де Брезе. Если в знак заключения нового союза Карл действительно женится на дочери императора и станет царствовать или в Нидерландах, или в Миланской области, Диана попадется в расставленную ею же ловушку, дофину же придется относиться к брату с особым почтением.

73

Людовик XII, сын герцога Карла Орлеанского и Марии Клевской. Родился в 1462 г., когда его отцу было за 70 лет, что вызвало устойчивые слухи об адюльтере его матери.

Такие грандиозные планы отнюдь не помешали фаворитке развязать истинно женскую войну. Возраст Дианы был ее самым уязвимым местом. Анна без конца эксплуатировала эту тему, извлекая из нее выгоду для себя. Она, например, утверждала, что родилась в день свадьбы Великого Сенешаля и своей соперницы (хотя в действительности разница в возрасте между двумя женщинами составляла всего девять лет). В ее окружении любовницу дофина с удовольствием стали называть «старухой».

И этого оказалось недостаточно. Госпожа д'Этамп привлекла в качестве помощника Ювенала из Шампани, поэта Вуте, которому было приказано поливать грязью ненавистную ей соперницу. Так появился сборник латинских стихов под названием «Одиннадцатисложники», в самом изящном из которых охотница предстает перед нами как старуха с морщинистым, дряблым и нарумяненным лицом, вставными зубами и седыми волосами:

Ты наделила цветом тучное лицо Ты снабдила его зубами, приобретенными для твоего рта И скрываешь седые волосы, покупая Новую шевелюру…

В следующем столетии Мезере подхватил эту беспардонную клевету, добавив от себя новые подробности. «Нельзя было без жалости смотреть на то, — написал он, — как молодой принц восхищается бесцветным лицом, покрытым морщинами, седеющими волосами, порой красными и гноящимися глазами с почти потухшим взором, словом, тем, что все считают покрытыми позором остатками, не подобранными многими другими».

Приматиччо и Франсуа Клуэ в области искусств, Брантом в литературе отомстили за поруганную красоту. Можно с полным правом заподозрить их в преувеличениях, но оскорбительные стишки Вуте являются не меньшей клеветой. Самой очевидной ложью являются высказывания по поводу цвета ее лица. До самой смерти у Дианы сохранилось чудесное лицо, отражающее сияние ее сорока лет.

Богиня не снизошла до ответа на эти выпады, кроме, может быть, того, что вспомнила о старом нечестивце, которого она в детстве спасла от смерти, получив затем в подарок чудесный напиток вечной Юности. Но в то же время она неумолимо заносила в свой мысленный список каждую эпиграмму и каждую коварную выходку. Однажды она ответит на все эти колкие слова уколом шпаги.

А пока страстное благоговение дофина затмевало его гордость. Подросток, за богатырской внешностью которого скрывались слабость характера, неуверенность, потребность в нежности, желание покориться чьей-либо власти, находил спокойное прибежище в сильных и ласковых объятиях своей любовницы. Таким образом, Генрих обретал и мать, с которой ему практически не пришлось пообщаться, и воплощение его первых мечтаний. Он переставал опасаться презрения, искать, куда идти дальше. Если его любовь, как он говорил, была настоящей крепостью, то Диана являлась неприступным убежищем, где его слабость находилась в безопасности.

Нам очень мало известно об их плотских усладах. Но от чего еще этот романтичный и бесхитростный юнец мог получить такое же наслаждение, как от этой волевой женщины, наполнявшей его силой, как от химер, которыми она его околдовывала?

Сама же Диана не была потрясена этим удовольствием, которого она довольно поздно вкусила. Может быть, в ее сердце появлялась нежность, но ее ум оставался ясным и расчетливым, даже когда Генрих клялся ей в любви так искренне, как никогда еще не клялся ни один любовник:

Снова принц (о, моя единственная принцесса!) Признается в любви, которая постоянно Будет охранять Вас и от времени, и от смерти, Клянусь Вам, моя крепость Не нуждается ни в вырытом рве, ни в крепостной стене, И я доверяюсь Вам, дама, королева и возлюбленная, Потому что она вечна!

Угрюмый красавец

С тех пор как в жилах Карла Пятого кровь Изабеллы Католички смешалась с кровью Карла Смелого, Испанию окружил ореол того особенного очарования, что раньше было присуще герцогству Бургундии. К традициям, унаследованным от блистательных бургундских принцев, которые изобрели западный этикет, он от себя добавил суровый культ чести, смешение пышности и строгости, важное благородство, фанатизм, надменность и жестокость.

Все это начинало проникать за Пиренеи, создавая стиль жизни, сильно отличающийся от милых сладострастных обычаев, которыми недавно напитались завоеватели Флоренции, Неаполя и Милана.

Диана, большая почитательница Мадридского Цезаря, переняла эту моду, которая так подходила к ее роли. Дофин и его сотрапезники стали делать вид, что презирают блестящие роскошные наряды, болтовню, фамильярности, интеллектуальные игры, непристойные любовные связи.

С другой стороны, если некоторые жестокие и грубые привычки «при дворе короля как-то скрадывались присутствием художников и эрудитов, то они как будто находили прибежище и концентрировались при дворе дофина… Сент-Андре, Дампьер, Бриссак, Ла Шатеньере проводили время исключительно на турнирах и дуэлях: они уважали только ловкость и силу». ⁷⁴

74

Lucien Romier: J. D'Albon de Saint-Andr'e.

Этим веселым товарищам — каким диким и жестоким было их веселье! — нравилось ходить по крышам, прыгать с крыши одного дома на другой, преодолевать верхом на лошади овраги шириной в двадцать восемь футов, скатываться самим и сбрасывать других в реку (Генрих так чуть не убил пажа). Но больше всего они любили драться: друг с другом, с придворными Его Величества, со слугами, с прохожими. Между ними и той изысканной культурой, что сложилась вокруг короля, влюбленного в Италию, пролегла пропасть. Речь здесь шла не о простом противостоянии двух кружков, а о двух разных аспектах эстетики, о двух различных концепциях существования.