Диана де Пуатье

Эрланже Филипп

Сам же Монморанси желал заключения мира любой ценой. Те слова, которыми в 1556 году превозносили проницательного министра, уже не подходили для человека, который более, чем о триумфе своей политики, заботился о том, как освободиться, измотать силы своих соперников, попасть, как он говорил, в положение «вице-короля», и даже сделать так, чтобы уменьшили огромный выкуп за коннетабля Франции. Сент-Андре руководствовался не лучшими побуждениями. Черпая силы в поддержке, которую им оказывала Диана, они прежде всего надеялись добиться безоговорочного королевского расположения.

События, произошедшие на поле военных действий летом, — взятие Тионвиля, которое компенсировало поражение при Гравелине, визит Сент-Андре и давление со стороны любовницы подвели Генриха к принятию окончательного решения. О нем не было известно за пределами покоев Дианы, так как король Франции, из страха перед Гизами, действовал, как заговорщик. Он написал коннетаблю:

«Друг мой, я уверяю Вас, что господин де Гиз не хочет мира, каждый день он пытается мне доказать, что сейчас у меня больше средств для того, чтобы вести войну, чем когда бы то ни было, и что, продолжая войну, я не потеряю больше, чем если бы Вы пришли к согласию. Делайте все, что в Ваших силах для того, чтобы наступил мир. Не показывайте это письмо никому, кроме маршала Сент-Андре, а затем сожгите его. Этот человек (Гиз) здесь сказал в разговоре с кем-то, что, пока война продолжается, ни один из вас не покинет тюрьмы, поэтому считайте это делом, которое относится лично к Вам».

Простой монах сумел объединить тайной связью Христианнейшего короля и короля католического. Он настолько в этом преуспел, что шестого октября оба правителя уже назначили своих полномочных представителей и назвали местом проведения совещания Серкан. Генрих побоялся не допустить туда Гизов: с его стороны вместе с Монморанси и Сент-Андре присутствовал также кардинал Лотарингский. Испанцы, для которых этот враг был опасен, поспешно разрешили коннетаблю «навестить» своего господина в Амьенском лагере. Монморанси пообещал им «сотворить чудо».

Как был рад Генрих! Ускользнув от Гизов, он помчался, несмотря на поздний час, на встречу с пленником. Монморанси выглядел не лучшим образом.

«Теперь это был маленький старичок с опухшим лицом, отвисшей челюстью, черепом, прикрытым чепчиком под шапочкой, с потухшим взором, неверным шагом». ¹⁵⁴

Король с восторгом обнял его и увлек в свою комнату. Два дня и две ночи они не расставались. Они говорили о Гизах в таких выражениях, которые, когда вскоре дошли до ушей герцога, чуть не заставили его «умереть от горя». Коннетабль вернулся в испанский лагерь, располагая абсолютным могуществом. Министры Филиппа II решили, что теперь французы оказались полностью в их руках.

154

Альваротти.

Во время проведения переговоров в Серкане коннетаблю пришлось еще раз появиться при дворе, чтобы убедить короля не поддаваться на уговоры королевы и лотарингцев. После этого разговора Генрих решил, что мир практически заключен, тот мир, который прибавит к французским владениям либо Савойю, либо Ломбардию. Несчастный государь уже принялся мечтать о турнирах, которые будут проведены в ознаменование этого события.

Утром 14 ноября как громом пораженный король лишился поводов для радости. Прибывший из Серкана епископ Лиможский объявил ему о требованиях, которые неожиданно выдвинула вражеская сторона. Испанцы заявили, что тотчас же начнут военные действия, если Франция не откажется от всех территорий, перешедших к ней по условиям Воссельского перемирия, король был в возмущении, Екатерина Медичи — в восторге. Кто бы мог узнать в ней ту дрожащую влюбленную, которой она недавно была? Флорентийка атаковала своего супруга с такой силой, что он поклялся ей никогда не отдавать Пьемонта. В тот же вечер господин де Лимож уехал, увозя войну в складках своих одежд.

Но посреди ночи пришли два письма от Монморанси, одно адресованное королю, другое герцогине де Валентинуа. Коннетабль умолял Диану убедить Генриха «принять мир в таком виде, как его предлагают», и заранее расплачивался за это, обещая женить своего второго сына, Генриха де Монморанси-Дамвиля на Антуанетте де Ла Марк, дочери герцогини Бульонской. Таким образом, угрызения совести, если фаворитка их и испытывала, перестали ее мучить.

Пятнадцатого ноября на заре король отправился на охоту, пока Гизы, считая свою партию выигранной, раздувались от гордости. Сразу по возвращении Генрих скрылся в покоях Дианы. Этот решающий разговор длился очень долго. Была ли это та самая точка, к которой судьба вела этих двух существ с того самого далекого дня, когда поцелуй Дамы Оленя потряс воображение семилетнего заложника? Когда любовники расстались, судьба Европы была определена.

Генрих «появился с таким уверенным и величественным видом, какого у него ранее никогда и никто не замечал». Он немедленно созвал свой Совет и провозгласил свое решение о том, что мир должен быть заключен ценой всех совершенных до этого момента завоеваний, кроме Кале.

— Я позвал вас сюда для того, чтобы объявить вам свою волю, и более ни за чем.

Господин де Сен-Сюльпис тотчас же вскочил в седло, чтобы как можно скорее аннулировать инструкции, которые были даны епископу Лиможскому.

Король и Диана предупредили коннетабля, отправив ему письмо, написанное ими обоими и подписанное их двумя именами.

Тем временем в тишине, которую министры не осмелились нарушить в присутствии Юпитера, метающего громы и молнии, раздались жалобные и гневные замечания. Гиз давал свою голову на отсечение, что решение о капитуляции, принятое его господином, покроет его позором. Королева упрекнула короля в том, что он нарушил данную накануне клятву. Она бросилась к его ногам.

— Коннетабль, — вскричала она, — всегда творил только зло!

— Коннетабль делает только добро, — резко ответил Генрих, — а что же до зла, то его причинили мне те, кто посоветовал расторгнуть Воссельское перемирие!

Забыл ли он о том, какую роль в этом деле сыграла фаворитка?

Он оставил Екатерину, и она удалилась к себе. Диана пошла туда же, явно обеспокоенная тем, как отнесется к ней бывшая бесправная тихоня, и желая утешить ее. Она увидела, что королева погружена в чтение какой-то книги.

— Что вы читаете, мадам?

— Историю этого государства, где, как я вижу, в любую эпоху, время от времени, потаскухи управляли королевскими делами!

Это оскорбление перенеслось из одного дворца в другой, прогремело на весь Христианский мир. После двадцати четырех лет трагикомедии маски, наконец, были сорваны, и обе соперницы дали выход ненависти, которой они пылали друг к другу.

Диана отомстила, назвав королеву тем же словом, которое прозвучало, как пощечина. Коннетабль добавил, что из всех детей короля только Диана, дочь Филиппы Дучи, была на него похожа. Действительно, эта молодая вдова Горация Фарнезе была обещана в жены его старшему сыну Франциску Монморанси.