Диета старика
Шрифт:
– Один-то раз, мамочка, ведь тебе ничего не стоит простить. Посмотри, как она плачет!
– продолжала Наденька упрашивать маму.
– Ах, Наденька, какая ты, право, глупенькая!
– отозвалась наконец мама.
– Ты просишь за Женю, а говоришь таким образом, точно мне доставляет удовольствие кого-нибудь наказывать. Пойми, что пол-яблочка ничего не стоит и что мне его нисколько не жалко, но я хочу доказать Жене, что поступок ее сам по себе очень нехорош и неблаговиден.
– В чем же, мамочка?
– Неужели ты не понимаешь?
– Право, не понимаю. Ведь ты часто сама даешь ей яблоков, и не только по половинке, а иногда даже по два, по три: в особенности когда они такие маленькие, как то, от которого она отрезала.
–
Наденька слушала слова матери с большим вниманием и затем, когда последняя вышла из комнаты, чтобы распорядиться обедом, поспешно подбежала к сестренке, наклонилась к ней и тихо прошептала:
– Женя! Зачем ты взяла яблоко без спроса? Женя заплакала еще больше.
– Мне тяжело видеть твои слезы, Женя!
– продолжала Наденька, стараясь успокоить сестру.
– Не плачь. Сознайся!
– Да в чем сознаться-то?
– В том, зачем без спроса взяла яблоко и, главное, зачем потом не сказала!
– Взяла я его просто так, Наденька, сама не знаю для чего… Захотела, ну и взяла!..
– Да, барышня, нехорошо, нехорошо!
– сказала проходившая мимо горничная.
– Такие дела не доведут до добра!
– Что это значит: не доведут до добра?
– с любопытством спросила Женя.
– То, что сохрани Бог брать что-нибудь потихоньку - это может привести к дурному!
– Да к чему же, к чему?
– допытывались обе девочки, но горничная только многозначительно покачала головой и пошла дальше.
Сестры никак не могли ясно понять значение сделанного проступка и, молча глядя одна на другую, задумались.
– Знаешь что?
– заговорила наконец Наденька после довольно продолжительного молчания.
– Пойдем к маме, спросим, чтобы она пояснила слова горничной Агаши.
– Пойдем!
– согласилась Женя и, взяв за руку старшую сестру, отправилась к матери.
– Мама, милая, прости, я больше никогда не буду ничего брать без спроса!
– обратилась к ней Женя, едва сдерживая слезы.
– И потом, объясни пожалуйста, что значат слова Агаши: "Это может привести к дурному", то есть именно то, что я взяла без спросу маленький кусочек яблочка.
– Вот видишь ли, дружок!
– отвечала мама, взяв Женю за руку и присев с ней на диван.
– Взять кусочек яблока тихонько - пустяки, положим, но это может привести к последствиям довольно серьезным.
– К каким, к каким?
– воскликнули девочки удивленно.
Мама глубоко задумалась. А потом проговорила, запинаясь, несколько даже неуверенно:
– Ну, например, может так случиться, что ты, Женя, раздуешься наподобие… огромного шара, а потом вдруг исчезнешь, как будто… как будто тебя и не было вовсе никогда.
Девочки изумленно вздохнули.
– Теперь ты, значит, поняла, что дело заключается не в кусочке яблока?
Женя в знак согласия утвердительно кивнула головой. Она все еще не могла опомниться после слов, сказанных матерью. Чтобы немного успокоить ее, мама расцеловала заплаканное лицо дочери.
– Ну, а теперь беги играть в сад вместе с Наденькой, и будем надеяться, что ничего плохого не произойдет.
Женя и Наденька весело побежали в сад, чтобы набрать цветов и поставить их в вазы, так как к обеду должны были приехать гости. Они долго играли в саду, бегали между деревьями, пытались поймать красивую желтую бабочку, кружившуюся над кустом, так что когда они наконец вернулись к дому с охапками свежесрезанных цветов, гости уже сидели за столом, на увитой диким виноградом веранде.
– Женя! Надя!
– донесся голос матери.
– Идите скорей, я хочу представить вас князю.
Девочек подвели к высокому мужчине с длинной раздвоенной бородой, одетому в белый костюм.
– Какие прелестные крошки!
– воскликнул князь, наклоняясь.
– Словно бы два маленьких эльфа впорхнули сюда с букетами цветов. Не правда ли?
Остальные гости закивали.
Князь собрался было потрепать Женю по щеке, он протянул к ней свою длиннопалую руку, но случайно задел ее шею острым холеным ногтем, который был у него на мизинце. В то же мгновение раздался оглушительный хлопок - и девочка исчезла.
Все гости повскакали из кресел. На дощатом полу веранды, среди рассыпавшихся цветов, нашли только ленточку и маленький ледяной крестик, который через несколько минут растаял.
24 сентября 1987
Лед в снегу Приложение к тексту "Пассо и детриумфация"
1 Ботинки, лампа и лес
Текст "Пассо и детриумфация" был первым текстом, написанным мною целиком "в жанре дискурса". Хотя я написал этот текст десять лет тому назад, он, несмотря на свой полупародийный характер, до сих пор остается для меня источником беспокойства. Видимо, потому я с тех пор несколько раз его дополнял и переделывал. Отношения с вещами всегда были для меня более проблематичными и более мучительными, чем отношения с людьми, животными или растениями. "Неживое" заставляло меня страдать.
Примеры из "Большой Литературы", которыми насыщен текст "Пассо и детриумфации", выстраиваются подчеркнуто в "хрестоматийный" ряд: Кафка, Томас Манн, Борхес, Пруст. Однако два писателя, непосредственно повлиявших на появление этого текста, находятся, в общем-то, за пределами "Большой Литературы" - один размещается в области литературы для детей, другой - в области философии. Эти двое - Андерсен и Хайдеггер. Андерсену довелось сыграть исключительную роль в деле создания романтического анимационного канона. Его перо было чем-то вроде шприца, с помощью которого романтизм экспериментировал с "эликсирами" анимации. Андерсен создал жанр "биографий предметов". "История бутылочного горлышка", "Старый фонарь", "Старый дом", "Пастушка и трубочист", "Стойкий оловянный солдатик", "Снеговик", "Ель" составляют канонический корпус этого жанра. Когда эти тексты возникли, тогда, можно сказать, уже возник и Дисней: была намечена психоделическая программа двадцатого века. В "Снеговике" вещь-персонаж (снеговик) состоит из вещей-инструментов, которые временно оторваны от исполнения своих непосредственных функций и "одолжены" снеговику для статичных нужд его краткой жизни. Ведро, метла, кочерга - все они составляют структуру снеговика, его "скелет". Остальное - тающая плоть, снег. Снеговик структурирован знаками собственного конца и уничтожения, также как и человек: человеческий скелет является не знаком жизни тела (хотя без него эта жизнь была бы немыслима), но знаком его конца и смерти. Кочергой мешают раскаленные угли, от жара которых снеговик тает. Но он влюблен в эти угли, в жар печки, так как кочерга это его позвоночник, угольки - его глаза, неотрывно глядящие в огонь. Метла сметает мусор, в том числе и снег, который для метлы - тоже мусор. Метла дана снеговику, чтобы он смел себя самого. В ведро, которое есть шлем, увенчивающий голову снеговика, эта голова и остальные части снежного тела могут быть впоследствии слиты в виде грязной воды. Это ведро можно понимать и как помойное ведро. Если перевернуть снеговика, то окажется, что он уже, всем своим громоздким телом, выброшен на помойку. И только морковка, этот фаллический флажок, этот сигнал, единственное яркое пятно на черно-белом теле снеговика, разделит его судьбу - будет гнить параллельно его таянию. Оранжевый цвет этой морковки следует, по-видимому, понимать как намек на традиционный "флер д'оранж", увенчивающий голову белоснежной невесты, удостоверяющий ее невинность. Снеговик девственен до весны.