Дикарь

Князева Мари

— Опусти, я сама дойду, — но я не позволил. Нет уж, сам напортачил — сам и исправлять буду. Ну, и из рук её выпускать не хотелось, честно говоря.

Занёс на второй этаж, поставил перед дверью в комнату.

— Прости, — повторил снова, как заведённый. Будто забыл другие слова.

— Да не злюсь я! — в сердцах воскликнула она, противореча сама себе. — Иди.

А я словно к полу прирос.

— Что? — усмехнулась ведьма. — И переодевать меня сам будешь?

— Ты не уедешь?

— Нет. Завтра ведь интервью, забыл?

— Я жду тебя на ужин.

Ушёл. Залетел в свою комнату и стал мерить её шагами, не обращая внимания на то, что вся одежда мокрая. Чёртова ведьма! Что она со мной сделала?

Было сильное ощущение, что у меня в груди огромная зияющая рана, и эта женщина каждым словом, каждым взглядом — да вообще, любым действием — тыкает в эту рану. То грубо, то ласково. Но мне больно всякий раз, только в разной степени. Я точно помню, что сегодня с утра этой раны ещё не было. Я был спокоен, просто недоволен. Хотел, чтобы она поскорее уехала — и только. А теперь — страшно поверить, но я не хочу, чтобы она уезжала. Сам не хочу, не из-за отца. Как будто я превратился за полдня в отъявленного мазохиста и желаю, чтобы Вероника продолжала трогать эту мою рану в груди. Желаю боли. И боюсь её лишиться. Когда Вероника заплакала в пруду, там будто бы граната взорвалась — тогда-то я её и осознал. Что мне делать с этим? Это ведь… Я же не мог влюбиться в почти замужнюю женщину, верно? Глупость какая-то… как можно влюбиться за один день, да ещё такой… бОльшую нелепость, чем наше с Вероникой знакомство, трудно придумать. Ну а что ещё это может быть? Дружеские чувства? Пфь!

Однако, пока принимал душ, я сумел придумать утешительное и вполне логичное оправдание своим чувствам. Я ведь почему согнал Веронику со своих стоп во время упражнений на пресс? Потому что прикосновения девушки, пусть даже и только к ногам, произвели неизгладимое впечатление на мой мужской организм и он откликнулся вполне естественной реакцией. Пришлось отогнать журналистку, чтобы её же не смущать кое-чем, торчащим из шорт. Короче, всё просто: меня влечёт к ней физически — и тут нет ничего удивительного. Она молодая, красивая, и с такой фигурой, что у любого половозрелого самца слюнки потекут, не то что у отшельника, который белых самочек младше пятидесяти несколько лет вблизи не видел. Да, я лишь немного перевозбудился — вот и вся проблема, которая решается на раз.

Моё решение будто читало мои мысли — ждало в комнате, куда я вывалился из душа в одних трусах. Саран легко поднялась с кровати и в два невесомых шага подлетела ко мне. Положила руки на плечи, слегка погладила, хитро поглядывая улыбающимися узкими глазками. Казалось бы, вот оно — бери и решай. Снимай напряжение, в крайнем случае можно и глаза закрыть и подключить фантазию, как в подростковые времена, но… я не хотел. Смотрел на юную девушку в соблазнительной сорочке, готовую на всё, чтобы доставить мне удовольствие — и не чувствовал ни грамма желания. И дело даже не в том, что пользоваться её телом как сексуальной куклой непорядочно. Хотя и это тоже. Но самое главное — я её не хотел. Она была мне почти противна.

— Мокрый, — бросил я, уворачиваясь от тонких смуглых ладошек.

— Ничего страшного, — промурлыкала Саран, снова ловя меня и обнимая сзади за талию. Прижалась плоским животиком и почти такой же плоской грудью через шёлковую ткань, прошептала:

— Я соскучилась, любимый…

— Тебе надо быть сдержаннее, — буркнул я. — Такая открытая чувственность девушке не к лицу, она порицается обществом.

Саран максимально распахнула свои маленькие глаза и обиженно пробормотала:

— Порицается, если к чужому мужчине! А ты мой…

— Не сейчас. Мне надо идти на ужин. Возвращайся к себе, унэтэй.

Она опустила взгляд, поджала красивые губы:

— Мне надоело там сидеть, я хочу выйти во двор.

— Это исключено. По крайней мере, сейчас. Я постараюсь организовать тебе прогулку, но позже.

Она очень тяжело вздохнула и медленно побрела к потайной

двери. К сожалению, в моей душе совсем ничего не шевелилось в ответ на её грусть. Не хотелось обнять, утешить, поцеловать…

— Саран, — окликнул я её.

Она встрепенулась, но напрасно.

— Пожалуйста, не входи ко мне в комнату без приглашения.

Хрупкие девичьи плечи опали, она ускорила шаг и чуть ли не хлопнула дверью. Плачет, наверное. Наверное, нужно пойти и пожалеть… но как же не хочется! Я не люблю женских слёз… не любил… то, что произошло между мной и Вероникой в пруду, необычно для меня. Как правило, эта солёная вода вводит меня в ступор и гнев. Потому что она — немой укор, обвинение в жестокости, бессмысленное давление на мои нервы. Я видел в своей жизни довольно женских слёз, и зачастую они были валютой, вгонявшей меня в долги: "Тимур, как ты можешь быть таким бессердечным! Теперь я буду обижаться на тебя, пока не получу какой-нибудь подарок…" — вот что они обычно означали. Вероника плакала не так — она выглядела беззащитной, как ребёнок, и всё, что произошло дальше, только подтверждало это. Ничего не потребовала, сказала, что не сердится, выглядела растерянной из-за моих утешений, а не довольной, не торжествующей.

Саран тоже не алчная, хотя и любит подарки, но никогда не клянчит, не спекулирует нашими отношениями ради них. Она достойна уважения и сочувствия, — уверял я себя. Буквально заставил сделать пару шагов к потайной двери, но вместо того чтобы войти, закрыл на замок. Отправлю ей что-нибудь утешительное в подарок с прислугой.

В моём требовании к ней не было ничего необычного — я и раньше не любил самовольного проникновения посторонних людей в моё личное пространство. Под посторонними я подразумеваю всех, кроме себя. И отца в некоторых ситуациях. Конечно, Саран тоже иногда позволялось нарушать это правило, но отнюдь не на постоянной основе, и она старалась вести себя деликатно.

Прежде чем спуститься в столовую, я неожиданно для самого себя устроил ревизию гардероба. Тряпок у меня немного, я далёк от привычки наряжаться, какой страдает, например, мой партнёр по бизнесу. Юра всегда выглядит безупречно и одевается, по его собственному выражению, с небрежным шиком. Я своими глазами видел, что платяной шкаф в его квартире имеет размеры немаленькой комнаты. У меня это обычный трёхстворчарый купе, где две секции отведены под вешалки и одна под полки. Несколько костюмов, несколько рубашек и большой запас футболок и джинсов. Мне больше не хотелось производить на Нику впечатление дикаря, но ведь не идти же на домашний ужин в костюме? Перемерив с десяток вещей, я выбрал коричневые штаны и белую майку поло. Потом мне стало стыдно за то, что я, как девчонка, наряжаюсь перед встречей с объектом вожделения, и чтобы замести следы позора, я аккуратно убрал все вещи на место, а не оставил наведение порядка, как обычно, на совести Лизы. Она не болтушка, но даже если сама что-то заподозрит, уже будет неловко.

— Наконец-то, сынок! — воскликнул отец, встретив меня у подножия лестницы. — Мы с прекрасной дамой чуть не умерли от голода, пока ждали тебя!

Сама прекрасная дама тоже показалась из-за арки, ведущей в гостиную — и она воистину была прекрасна. Свежа и ухожена, но естественна. Совсем не похоже, что её всего сорок минут назад макнули в пруд в моём саду. Её светлые волосы лежали на плечах мягкими волнами, вызывая острое желание прикоснуться к ним. На Веронике было голубое платье, простое и скромное: приличной длины, без декольте и с закрытыми плечами, — но мне всё равно казалось, что выглядит девушка на редкость соблазнительно. Она не задерживала на мне взгляд надолго, но и не прятала его. Спокойно, дружелюбно улыбалась, всем видом показывая: всё в порядке, я не обижаюсь и не смущаюсь. Действуем по ранее намеченному плану.